Августин ошибся, прошлой ночью по счастью с ним ничего не делали, но возвращаться к Ксавьеру Равилю хотелось примерно так же, как приговоренному к казни прыгать в кипящее масло или надевать петлю на шею. И юноша малодушно поддался порыву оттянуть этот момент как можно дольше: тем более, что вряд ли заминка обернется чем-то худшим, чем то, что уже есть.

Равиль был уверен, что не уснет в незнакомом месте, у человека, с которым познакомился всего пару часов назад, но отключился едва ли не раньше, чем голова коснулась подушки. Похоже, проверенный рецепт из сытной еды, приятного вина и спокойной располагающей обстановки по-прежнему действовал на него безотказно, и юноша безмятежно проспал почти до темноты. Разбудили его голоса, а когда смысл едкого комментария ехидно взиравшего на него мужчины дошел до затуманенного со сна сознания, юноша мгновенно оказался на ногах, лихорадочно пытаясь стянуть шнуровку на одежде, которую ослабил перед тем, как лечь. Господи-ты-боже-мой, его застали в чужом доме в чужой кровати(!) и… - дальше мысли не шли.

То бледнеющий до призрачной синевы, то заливающийся багровым румянцем от стыда, Равиль, сбивчиво бормоча извинения за беспокойство, и мешая их с уверениями, что ему уже непременно пора уходить в ответ на попытки Августина его задержать, опрометью вылетел вон, едва не свернув себе шею на лестнице, так что остановился уже только в каком-то переулке. И понял, что поторопиться с возвращением ему действительно следовало: смеркалось, а пока он добрался до конторы, ставшей его новым пристанищем, сумерки уже плавно перешли в ночь.

День начался отвратительно, а закончиться грозил еще хуже - сквозь ставни пробивались полоски света. Равиль горячо взмолился всем высшим силам, какие существуют только, чтобы это были слуги, которых Ксавьер само собой приставит к нему для присмотра за своей собственностью… Зря, конечно.

За время его отсутствия две небольшие комнаты разительно переменились. Очищенные от хлама и пыли, вплоть до выскобленных стен и полов, они обзавелись простой неброской мебелью, а в уголке юноша даже разглядел небольшой сундучок с тем, что с некоторой натяжкой он мог бы назвать своей одеждой и принадлежностями… Наверное, будь ситуация иной, Равиль был бы счастлив и смущен, что кто-то постарался обустроить жилище, в котором ему предстоит существовать, но в этом случае ни о какой признательности говорить не приходилось. Вид огромной постели, занимавшей половину второй комнаты, наводил на самые конкретные мысли и вызывал лишь тошноту, ставшую практически неодолимой, стоило увидеть, кто его дожидается, вольготно расположившись на обширном ложе с бокалом вина.

- Так-так-так, - протянул мужчина с улыбкой, от которой заныло под ложечкой и по спине побежал холодок. Он непринужденно поднялся, надвигаясь на застывшего юношу. - Явился, рыженький, не запылился?

Равиль дернулся невольно, но бежать было бесполезно, да и не куда. Он молчал, не отрывая глаз от пола, к тому же давно понял, что говорить что-то не только бессмысленно, но и чревато куда худшим.

- Нагулялся, дрянь дешовая? Ну, кого спрашиваю?! - Таш сгреб кудри, оттягивая голову в сторону, чтобы лицо оказалось запрокинутым к нему, но юноша упорно отводил взгляд.

Пощечина. Равиль все так же молча ударился плечом о стену, по подбородку поползла кровь… Так и есть, ничего нового.

- Сученок… - следующие пощечины сопровождались бранью, она ответа не требовала. - Открой глаза подстилка и отвечай: я тебя предупреждал?

А вот теперь лучше ответить, потому что Ксавьер действительно в гневе.

- Да… - одними разбитыми в который раз губами.

И понял, что это тоже ошибка, вовсе не лучше, чем молчание, но вся его жизнь ошибка на ошибке, и эта не самая большая…

- Я тебя предупреждал, чтобы ты меня не сердил, лисенок? - во вкрадчивом тоне мужчины прорезались угрожающие шипящие нотки.

- Да… - юношу внезапно затрясло от понимания, что этот день закончится очередным кошмаром наяву.

- Значит, ты должен попросить прощения и хорошенько за то время, что я волновался, куда ты делся.

Почему- то издевка о тревоге показалась самым горьким из всего, что с ним случалось! Равиль всхлипнул, ощутив, как безжалостные пальцы сноровисто перехватывают горло, чтобы удобнее было держать, и пригибают вниз… и вдруг забился изо всех сил, выворачиваясь из захвата, отбиваясь от пытавшихся скрутить его рук.

Однако злость на сопротивление лишь подпитала азарт, а силы были слишком неравны. Когда Ксавьеру все-таки удалось перехватить обезумевшего мальчишку, он без сожалений приложил того о стену затылком, так что пацан обмяк, и швырнул на пол - Равиль едва успел подставить локти, упав на четвереньки. Пинок ногой под дых свалил юношу окончательно, а в следующий момент он ощутил, что с него целенаправленно срывают одежду, и ударил ногами… Попал. Последовавший пинок вышиб весь воздух из груди, а второй раз ударить он не успел.

За время, что дыхание пробовало восстановиться, Таш успел ловко расправиться с одеждой, обнажив именно то, что его интересовало. Обрывки рубашки стянули руки, не давая сопротивляться дальше, сдернутые и перекрученные у колен штаны мешали пинаться.

- Кажется, малыш, у тебя очень скверная память, и ты опять забыл, как наказывается непослушание, - приторно-ласково произнес Ксавьер, затаскивая юношу на пресловутую кровать с краю. - Значит, самое время напомнить…

Равиль сдавленно выл, вцепившись зубами в покрывало, пока сложенный в двое ремень гулял по голой коже выставленных ягодиц и бедрам - не торопясь, методично распределяя удары, вперехлест и поверх уже вспухающих рубцов от предыдущих. Если бы мог разжать зубы, он бы взмолился о пощаде, он бы просил прощенья, сделал бы все, чтобы только прекратить порку, потому что Ксавьер в этот раз превзошел сам себя… А потом Равиль снова разучился дышать на несколько минут, когда отшвырнув свое излюбленное орудие, и отдохнув немного за бокалом вина, мужчина вернулся, дабы приступить к главной и неизменной части своих развлечений.

Жесткие пальцы впивались в истерзанную плоть, отзываясь в голове огненными вспышками. Внутри ощущения могли бы сравниться с тем, как если бы «любовник» орудовал в проходе юноши неструганым поленом, а не собственным членом. Непрерывный прибой безбрежной как море боли, накрыл его, утянул за собой и бил измученное тело соленой от слез и крови волной…

Когда Касавьер отстранился, Равиль просто безвольно сполз на пол рядом с кроватью, скорчившись у