на Страшилу, но и на дешевый сосновый гроб, принявший тело отца, на камеру грузовика, которая взорвалась ни с того ни с сего, на колючки и на гору Бриатоп, на старенький домик, в котором его молчаливая мать пекла пироги с ежевикой. Все это Нью почувствовал каждой порой кожи, и его прошиб холодный пот.

«Я его хочу!» — мысленно закричал он.

Охотничий нож затрепетал и с легким шорохом вышел из земли, завис в трех дюймах над ней, затем упал обратно в листья.

Нью изумленно вскрикнул.

На секунду он почувствовал, действительно ощутил нож, зажатый в правой руке, которая уже сильно горела.

Мальчик посмотрел на нож, не подпрыгнет ли опять, но этого не произошло. Однако теперь он свободно лежал на земле. Нью вытянул ногу и придвинул его ближе. Пауки поползли по башмаку.

«Я хочу его… Ну же!» — сказал он мысленно и сосредоточился, представляя нож в своей руке. Вот он сжимает рукоятку пальцами, ощущает его тяжесть…

Нож подпрыгнул точно как рыба и снова опустился на землю.

Все происходило как во сне. Нью ушиб голову о скалу в падении, и она сильно болела. Его виски были словно зажаты в железных тисках. Мальчику казалось, что мозг отделен от тела и пребывает в полном расстройстве. Сердце колотилось, на мгновение боль в голове стала невыносимой, и он подумал, что теряет сознание.

Но этого не произошло. Нож без движения лежал на земле возле его ноги. Лезвие покрывала ржавчина, но режущая кромка, отражая свет, мерцала красным.

Нью ощутил остроту ножа. Импульс энергии возник между ними, связав их словно электричеством.

И Нью понял, что это такое.

Магия.

Нож так долго лежал в земле Бриатопа, что впитал в себя магию горы. И эта магия поможет Нью спастись.

— Ты мне нужен! — воскликнул он.

Нож не шелохнулся.

— Ну же. Иди сюда!

Нью представил, как нож поднимается с земли, медленно-медленно, плывет по воздуху к его открытой ладони. Он ощутил холод рукоятки из оленьего рога и сжал ее.

Нож подпрыгнул, потом еще раз.

— Ну же, черт возьми! — Мальчика опять захлестнул гнев.

Нож подчинился. Он подпрыгнул и повис, вращаясь, в трех футах над землей. Потом начал было двигаться горизонтально, но опять упал на землю. Мальчик попробовал еще раз, и снова нож упал. Теперь он лежал на земле прямо под его правой рукой.

— Поднимайся, — скомандовал Нью. — Поднимайся и лети ко мне в руку.

Он едва не хихикнул. Что скажет об этом Натан! Но стоило вспомнить о Натане, как мальчик снова увидел белый лунный свет на бесчувственном лице брата и мысленно вскрикнул.

Волшебный нож, вращаясь, поднялся с земли и скользнул Нью прямо в ладонь.

Нью торопливо рубил колючие прутья, они рвались с резким звуком, и из них сочилась желтоватая жидкость. Он освободил левую руку и увидел, что все запястье в ранках. Труднее всего было срезать терновник вокруг шеи, так как колючки вонзились довольно глубоко, а ему вовсе не хотелось перерезать себе горло.

К тому времени как он полностью освободился, лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, стали теплыми и золотыми. Выковыривая в земляной стене выемки для ног, цепляясь за кусты и корни, мальчик карабкался наверх. Выбравшись из западни, все еще сжимая в руке волшебный нож, он повернул к яме мрачное исцарапанное лицо и прокричал:

— Умрите, проклятые!

Его голос напоминал слабый хрип, но в нем звучала ярость.

Затем он вернулся на тропинку, где стояли корзины, содержимое которых расклевали вороны, и побежал домой.

Нью не увидел, как терновник в яме начал чернеть и вянуть, погибая.

— О чем задумался? — весело спросила Маргарет Эшер.

Рикс очнулся.

— Так, ни о чем. — Он вновь принялся за колбасу, лежащую на тарелке.

На самом деле Рикс думал о том, какое замечательное стоит утро. Они сидели на застекленной веранде позади Гейтхауза, перед ними открывался вид на сад и горные пики на западе. Сейчас сад представлял собой настоящее буйство красок.

Хотя было только восемь часов, чернокожий садовник в соломенной шляпе уже вовсю трудился, подметая опавшие листья с мощеных дорожек. Мраморные херувимы, фавны и сатиры важно выглядывали из цветущих зарослей.

Небо было голубое и чистое. Пролетела стая диких уток. Завтрак был отличный, кофе крепкий, и Рикс прекрасно выспался после ухода Паддинг. Принимая этим утром витамины, он взглянул в зеркало и заметил, что мешки под глазами стали меньше. Или ему показалось? Как бы там ни было, Рикс чувствовал себя прекрасно и даже обрел аппетит, съев все до крошки. За год он соскучился по стряпне Кэсс.

— Я слышала, как утром приехал Бун, — сказала Маргарет. Сегодня на ее лице был лишь тонкий слой косметики, чтобы оттенить скулы. — Кажется, около пяти. Ты удивишься, но я слышу, когда в доме тишина.

— Да? — Рикс насторожился.

Она имеет в виду, что слышала его разговор с Паддинг? Вряд ли. Ее комната в другом конце коридора, и между ними несколько комнат.

— Я отчетливо слышала, как ссорились Бун и та женщина. — Она с презрительной миной покачала головой. — Ведь говорила же ему: не женись на ней! Предупреждала, что пожалеет, и, видишь, ничуть не ошиблась.

— Почему же он не разведется с ней, как с двумя предыдущими, если так несчастлив?

Она аккуратно сложила свою салфетку и положила ее возле тарелки. Вошла горничная и принялась убирать грязную посуду.

— Потому что, — продолжала Маргарет после того, как горничная ушла, — можно не сомневаться: шлюха наплетет про нас гадостей, если ее выпустить из имения. Это всего лишь дуреха алкоголичка, но она носит фамилию Эшер уже два года, четыре месяца и двенадцать дней, на два года дольше, чем ее предшественницы. Она знает про нас… некоторые вещи, и они могут просочиться в печать, если мерзавка сорвется с цепи.

— Ты имеешь в виду Недуг?

Глаза Маргарет затуманились.

— Да. И не только. Например, сколько у нас денег, какой недвижимостью мы владеем. Она знает о нашем острове в Карибском море, о казино в Монте-Карло, о банках и других предприятиях. У Буна язык без костей. Представь себе заголовки газет в случае развода. Эта шлюха не удовлетворится соглашением без суда, как две другие. Она пойдет прямо в «Нэшнл инкуайрер» и вывалит гору зловещей лжи про нас.

— И зловещую правду? — спросил Рикс.

— Дорогой, ты очень плохого мнения о своей семье. Тебе бы следовало гордиться тем, кто ты есть, и вкладом, который внесли твои предки в историю страны.

— Верно. Да, я всегда был белой вороной. Пожалуй, поздно корчить из себя звездно-полосатого