— Проклятье! — вскрикивала она тогда.

Она смутно вспомнила о лампе, которая была у нее, когда она спустилась в потайную комнату здесь, позади крипты, чтобы отыскать хронику Софии. Она наверняка стоит где-то там, внизу, давно потухшая, а рядом лежит забытый сверток пергамента.

Роэзия пробиралась дальше, убегая от ужаса, который оставался позади. Она не могла об этом говорить, не могла это назвать, но ее волосы все еще стояли дыбом, по спине пробегал холодок, и холодный пот стекал по лицу.

Ее застали за чтением пропавшей хроники Софии. Кто-то вдруг пришел и...

Память будто мстила ей за то, что она так часто пренебрегала ее дарами. Она намеренно притворялась слепой перед прошлым, так что теперь, когда она захотела вспомнить, что произошло и от какой страшной борьбы она убежала, ей это не удавалось.

— Проклятье! — снова выругалась она, но теперь обращалась не к каменным стенам, а к вялым, сонным мыслям. Она почти забыла, кого здесь искала, от кого ждала защиты.

Только когда сквозь щели стал просачиваться слабый рассвет, она снова вспомнила.

Сестра Иоланта.

Нужно поговорить с сестрой Иолантой, может, с ее помощью она сможет понять, что только что произошло.

Сестра уже проснулась, но еще не была готова встретить новый день. Не покрытые темной вуалью, бесцветные волосы торчали в разные стороны, как ежовые иглы. Веки разбухли от сна, а между ресницами застряли светлые крупинки.

Роэзию не беспокоил необычный вид сестры, но та вскрикнула при взгляде на нее.

— Мать настоятельница! — крикнула она охрипшим голосом. — Бог мой! Что произошло?

Роэзии было стыдно отвечать на этот вопрос. Она никак не могла признаться в том, что ничего не помнит. Она не сказала ни слова, но осторожно провела рукой по лицу, желая понять, что так сильно напугало сестру Иоланту.

Она сама вскрикнула, когда увидела на своей руке не только остатки паутины, но и засохшую кровь, вытекшую из виска и превратившуюся в черную корку. Она не чувствовала боли, но понимала, что правый глаз у нее разбух. Скорее всего, в него угодил чей-то кулак.

Ее колени задрожали, и она чуть не упала.

— Бог мой! — снова вскрикнула Иоланта. — Сядьте на мою постель. Вы бледны, как смерть!

Поскольку Роэзия не была способна шевелиться, сестра Иоланта решительно взяла ее за руки и заставила сесть на кровать.

— Я...я искала хронику, — пробормотала мать настоятельница. — Мне показалось, что я знаю, где она может быть... и что будто знаю о второй хронике. Вы были правы, когда удивились, услышав, что я первый раз об этом слышу. Я видела, как София сжигала ее... решив написать новую хронику. Я вдруг вспомнила...

Сестра Иоланта слушала ее с любопытством, но когда Роэзия замолчала, не стала сбивать ее вопросами.

— Ну успокойтесь же, мать настоятельница, успокойтесь! Вы страшно перепугались, и уже не важно, что именно вызвало такой страх. Дышите медленно и глубоко. И выпейте воды, а я пойду позову медсестру, чтобы она...

Продолжить она не успела.

В коридоре раздались голоса и проникли сквозь все щели в келью, как свет нового дня. Раньше в монастыре было запрещено громко разговаривать, и сегодня громкие голоса были свидетельством того, что снова произошло что-то ужасное.

Какое-то время сестра Иоланта и Роэзия смотрели друг на друга. Потом Иоланта вышла из кельи, чтобы узнать, что вызвало такое оживление.

Ответ она получила от сестры Брунизенты, и Роэзия услышала ее слова сквозь приоткрытую дверь.

— Сестра Элоиза мертва, как и все остальные! — воскликнула сестра, которая была в монастыре пономарем.

Роэзия начала дрожать всем телом. Все ее лицо онемело, и она впервые почувствовала острую боль в глазу.

— Где... где ее нашли? — спросила сестра Иоланта. Ответ поверг Роэзию в еще больший ужас.

София не понимала, что ей хочет сказать Катерина. Слова опускались на ее душу как грубые зерна, чтобы тотчас же отскочить. Она ждала, что дочь наконец перейдет к обвинениям, в отчаянии повторит, что она — отвратительная женщина, погрязшая в грехе и изменившая собственному мужу. Потом побежит к Теодору, чтобы излить душу, и заставит его остаться.

Но Катерина схватилась не за его бледные руки, а за руки своей матери. Она опустилась перед ней на колени, повторяла предыдущее предложение, из которого следовало, что ее душа пропала бы, если Теодор действительно ее брат, и наконец со слезами призналась.

Первое, что заметила София, было то, что Катерина снова и снова повторяла имя Изидоры.

— Изидора посоветовала мне это. Она научила меня колдовству. Она все время повторяла одно и то же, внушая мне, что моя любовь к Теодору не запретная, только мне нужно для этого бороться. Всеми средствами. И не бояться, если придется нарушать принятые обычаи.

София уже давно и думать забыла об одноглазой сарацинке. Теперь она встала перед ее глазами, одетая в черное, похожая на ворону, чтобы снова бросить в лицо обличительные слова: «Мое проклятье будет сопровождать вас... всходы, которые я посеяла, взойдут... и принесут недобрый урожай».

— Тише! — крикнула София и вырвала руки из мокрых и липких ладоней дочери. — Спокойно и медленно объясни мне, что с тобой произошло и что ты сделала.

— Изидора, — повторила Катерина, запинаясь, — Изидора учила меня не только тому, как вести домашнее хозяйство, готовить вкусные блюда, вязать и ткать. Она научила меня, как с помощью колдовства направлять жизнь по своей воле. Я не хотела даже знать это, повторяла, что это против Бога, но когда Теодор исчез...

«Глупая баба!» — подумала София, и было неясно, к кому это относилось — к сарацинке или к дочери.

— Ха! Бертран тоже всю жизнь колдовал, но ничем не смог помочь Мелисанде! — горько воскликнула она.

— Но я, — всхлипнула Катерина, — я достигла цели.

Она медленно повторила все, что до этого выкрикивала. На этот раз слова дошли до Софии, она вспомнила о Йохане, детоубийце и жене палача, которая принесла ногти, кровь и волосы казненного.

Катерина рассказала, что этим жутким делом она занялась три года назад. После того как Теодор не вернулся и она осталась одна с матерью, она вспомнила, что ей говорила Изидора о любовном колдовстве. Девушка может влюбить в себя любого мужчину, если только будет правильно действовать. Для этого нужно намного больше, чем уголь, ячмень, соль и подковные гвозди. Только простые крестьянские девушки посыпают ими пищу, чтобы дьявол привел к ним любимого. Нужно было действовать умнее, и тогда мужчина