его, примирилась с ним, чего до сих пор не сделала с Софией, и поверила, когда он сказал, что избавился от всякой ереси.

— Что за чепуха! — вскричала София. — Он же не может...

Щеки Катерины пылали.

— Дофина предложила ему заниматься с ее старшим сыном Филиппом, а это значит, что он останется в Париже, со мной! — воскликнула она.

Самоуверенность дочери уничтожила всю радость от возвращения Теодора. София злилась, что он сразу отправился к Бланш и примирился с ней, а мачехе даже на глаза не показался.

— Я передала ему свои знания не для того, чтобы он занимался с детьми! — яростно воскликнула она.

Катерина, сморщив нос, отвернулась, отказашись поведать матери, принял ли Теодор предложение Бланш и где он живет в Париже.

На четвертый день уставшая София прекратила поиски, а вместо этого заглянула в самое тихое место во всем дворце — в покои Изамбур.

Королева Франции жила замкнуто, как монахиня, проводила дни в молчании, изредка ткала бесцветные ковры. Сделаны они были тщательно, но выглядели слишком просто и безжизненно. Она почти ничего не ела, но все же благодаря придворной пище ее морщинистая кожа разгладилась, и она немного поправилась. Иногда ее наполовину ослепшие глаза не прятались за веками, а смотрели на мир, не пугаясь его, но и не принимая в нем участия.

София опустилась рядом с ней, с облегчением заметив, что злобная Грета оставила королеву на некоторое время одну и не спрашивала ее: «Как низко ты пала, София, что готова сидеть с королевой, которую считаешь слабоумной?»

Насколько приятнее было просто молчать, будто рядом был не живой человек, а статуя или камень. София невольно начала говорить, зная, что не услышит ни ненужных вопросов, ни насмешек.

— Мир сорвался с катушек! — жаловалась она. — Вам, Изамбур, убежать от мира помогает ваше безумие, а я прочно засела в нем, и мне приходится с ним справляться. Бланш проклинает меня, потому что я из благих намерений посоветовала ей самой строить свою жизнь, но простила Теодора, который намеренно обрек ее на несчастья. Набожная Катерина ни дня не может прожить без церкви, но в то же время Бог знает чем занимается с помощью жены палача, а к брату относится, как к любовнику.

А она ведь не догадывается, что он ей не брат. А он прячется от меня, чтобы наказать меня, наказать — а за что? Разве моя вина, что он разбил себе жизнь? И мне совсем неинтересно, где ходит Кристиан Тарквам, этот ужасный бездельник. Наверняка он вернулся вместе с Теодором и наслаждается в объятиях парижских шлюх. А может, он снова начнет любезничать с Катериной?

Начала она сдержанно, но, поскольку Изамбур не прерывала ее, продолжала говорить с растущей яростью:

— Все это не интересует тебя, не так ли? Ты и посоветовать-то ничего не можешь. Но я рада, что ты, по крайней мере, перестала так страшно кричать. Но мне было бы приятно, если бы все время, что я провела рядом с тобой, принесло хоть какие-то плоды. Я подумала... что Бланш посмотрит на меня другими глазами, увидит во мне что-то кроме холодной черствой женщины. А на самом деле мы с вами ей глубоко безразличны, и разговаривать она желает только с Теодором. О, какой бесполезный замысел — снова быть привязанной к вам! Лучше бы вы гнили тут без меня!

Вначале говорить с человеком, который не мог ответить, было неприятно, но чем больше София говорила, тем больше удовлетворения получала. Она мрачно посмотрела на неподвижную фигуру и вдруг спросила себя, неужели нет ничего, что могло бы вырвать Изамбур из сна, даже если это уничтожит ее.

Это была злая мысль, рожденная плохим настроением.

— Сейчас мы посмотрим, — сказала она, — удастся ли мне добиться от тебя хотя бы звука.

Она уже несколько лет не прикасалась к Изамбур. С тех пор как та перестала кричать, в этом больше не было необходимости.

София встала, наклонилась к ней, взяла ее за руку, желтоватую и холодную. В ней не чувствовалось жизни, будто Изамбур была уже мертва. Известно, что некоторые святые после смерти не разлагаются. А может, Изамбур уже родилась мертвой?

София погладила ее руку. Слух о том, что Изамбур — святая и проводит дни не в молчании, а в молитве, оказался стойким и жил даже после того, как она вернулась из изгнания. Некоторые больные подходили к дворцу, ища у нее исцеления.

«Какая чепуха! — подумала София. — Какой вздор!»

Она снова схватила Изамбур за руку, но, поскольку та не оказывала никакого сопротивления, хотела уже снова отпустить ее.

Но прежде чем она успела это сделать, она почувствовала, как от двери потянуло воздухом. Она была открыта, а в проеме, наблюдая за ней и королевой, стоял Теодор.

— Я не ожидал увидеть... здесь... вас, — сказал он.

Теодор говорил придушенно, будто всячески избегал громких звуков. Он направился к ней тихим, размеренным шагом. Он не торопился. Вероятно, при виде ее им овладела нерешительность.

Он не смотрел ей в глаза.

София сидела, будто окоченев, все еще держа Изамбур за руку.

Несколько мгновений она не могла ничего сказать, только повторяла его имя. Наконец нашла в себе силы и задала вопрос:

— Теодор... Теодор, почему ты только сейчас пришел ко мне?

Он остановился от нее на достаточно большом расстоянии, но только теперь поднял глаза, и она увидела его лицо. Когда-то оно было молодым, гладким и красивым, а теперь волосы и борода почти полностью скрывали его. Белая кожа шелушилась и была покрыта красными пятнышками — результат укусов мошкары или обжигающих солнечных лучей.

Теодор перевел глаза с нее на Изамбур, потом снова на нее.

— Я даже поверить не мог! — сказал он, прерывисто дыша. — Мне рассказали, что вы служите королеве... и что она по-прежнему не разговаривает. Вы сами часто рассказывали мне, что ее разум спит, и все же вы с ней.

— Я сделала это только...

«Для тебя, — хотела сказать она, — только для тебя», но потом решила, что не имеет смысла говорить об Изамбур.

— Бланш простила тебя, но что с университетом? — выкрикнула София вопрос, который хотела задать уже столько дней, и поспешно отпустила руку королевы. — Тебя примут обратно?

Он сдержанно улыбнулся. Глаза над острыми скулами, казалось, стали уже и темнее. Они на мгновение сверкнули — в его взгляде смешались усмешка, стыд и презрение.

— Я вернулся не из-за этого, — спокойно объяснил он. — А потому, что не хочу больше жить во вражде... с вами. Мне потребовалось несколько лет, чтобы все решить. А потом подумал, что больше нет смысла скрываться.

Он замолкал после каждой фразы. Ей было трудно установить связь и трудно ждать, пока он не выскажет все до последнего слова.

Она уже хотела открыть рот и рассказать ему обо всем, что делала все эти дни, все эти годы, все, что давно хотела сказать ему, что повторяла, лежа в постели бессонными ночами.

— Ах, Теодор! — вырвалось у нее, и она вскочила на ноги. — Я могу понять, если ты не станешь продолжать здесь учебу, после всего, что произошло. Только не забывай о своем таланте! Отправляйся в Болонью, в Неаполь или даже в Испанию, в Толедо, где живут великие ученые. Иди, куда хочешь, но учись дальше и стань доктором. Для другого ты не годен. Я останусь в Париже. Я могу даже ничего не знать о твоих успехах. Сделай это не для меня, а для себя!

Она забыла о том, что рядом с ней сидела Изамбур. Теперь, когда появился Теодор, она больше не смотрела на нее. Он же не прерывал Софию, но пошел мимо нее и почтительно остановился перед королевой. Он внимательно рассматривал неподвижную фигуру.

— Зачем, — спросил он, — вы держали ее за руку?

Он стоял не шевелясь, чем напоминал саму королеву. Теперь, когда он повернулся к Софии спиной,