София ждала его прибытия, стоя у дверей библиотеки.

Из высоких окон библиотеки, рассеянный свет которых весной и летом заменял свет свечей, лучше всего было видно, кто входил в монастырские ворота. Если бы отец пришел один и ей удалось бы поговорить с ним первой, то все, что рассказала бы ему затем Мехтгильда, было бы похоже на злостную болтовню. Она могла настроить его, рассказать, что Мехтгильда всегда хотела ей только зла и собирается жестоко оклеветать ее. И вообще, в этом монастыре ей нет никакой жизни, уже более трех лет она работает в больничной палате — неужели не настало время вернуть ее к занятию, для которого она создана?

В ней пробудилось легкое сомнение. Воспоминание о том, что отец однажды ударил ее и приказал учиться смирению, выполняя более низкую работу, ослабляло надежду на то, что на этот раз он окажется более милостивым. Но София убеждала себя, что его указание предназначалось девочке, которой только предстояло стать взрослой, а теперь, когда она избавилась от гордыни, работая среди крови, пота и гноя, оно утратило силу.

Она нагнулась вперед и увидела, как к воротам подходят монахи из соседнего монастыря. Она уже хотела обернуться, как дорогу ей преградило мягкое тело Гризельдис, которая настойчиво прижималась к ней.

— Что ты здесь делаешь, София? — спросила она вкрадчивым, похотливым голосом.

— Дай пройти! — проворчала София. Ее подгонял не тяжелый запах пота, а понимание того, что отец Иммедиат уже близко. Она должна непременно переговорить с ним раньше, чем Мехтгильда успеет оклеветать ее!

Гризельдис не заметила ее спешки.

— Тебе стоит быть со мной поласковее, — страстно прошептала она, — кроме меня, тебе ведь никто не поможет...

Вместо слов она приступила к действиям: схватила Софию за руку и потащила ее в самый дальний и темный угол библиотеки.

София стиснула зубы.

— Не сейчас, — попыталась она уговорить толстуху. Но тело ее было настолько же мягким, насколько тяжелым. Гризельдис преградила ей путь к бегству, и к горлу Софии подступила не только обычная тошнота, но и горячая, всепоглощающая ярость.

Сейчас было не время для любовных утех. Ей нельзя было упустить отца Иммедиата!

План, который начал вырисовываться в голове Софии, еще не созрел, когда она приступила к его исполнению. Будто подчиняясь желанию Гризельдис, она бросила ее на пол и сделала вид, что собирается лечь сверху. Но, ощупывая руками ее тело, она искала не удовольствия, а ключ, скрывавшийся в складках ее платья.

Издав победный клич, она выхватила связку ключей, и, прежде чем толстуха поняла, в чем дело и смогла встать на ноги, София пробежала мимо нее, захлопнула у нее перед носом тяжелую дверь библиотеки и заперла ее снаружи.

— Нет! — завопила Гризельдис, желание которой сменилось паникой. — Не оставляй меня здесь одну. Скоро стемнеет, а тут нет света!

— Сиди тихо! — жестко ответила София. — Тогда демоны забудут про тебя. И не думай, что я сжалюсь над тобой!

Гризельдис взвыла в отчаянии.

— Пожалуйста, Рагнхильда! Пожалуйста, не делай этого! София уже собралась уйти, но жалобный крик остановил ее.

— Как? — вскричала она. Чувство мести и ярость были сильнее желания просто отделаться от навязчивой Гризельдис. — Ты просишь меня сжалиться над тобой? Ты хоть раз спросила, что я чувствую, прикасаясь к твоему телу? Так вот я скажу: оно воняет! Ты — жалкая, отвратительная баба, которой должно быть до смерти стыдно протягивать руки к такой, как я! Ты, вообще, знаешь, кто я? Мне и дела нет до такого убогого создания, как ты.

Тяжело дыша, она побежала вниз, грубым рукавом вытирая со лба пот, проступивший от волнения. Она не опоздала: войдя в монастырь, отец и его сопровождающие первым делом направились в резиденцию для официальных гостей, чтобы немного освежиться.

София ждала в коридоре.

— Отец! — прошептала она из-за угла. — Отец! Мне нужно немедленно поговорить с вами.

Он последовал за ней с удивительной готовностью. Только позже София узнала, что сделать это его заставил не ее взволнованный шепот, а его личное намерение переговорить с ней с глазу на глаз. «Непосредственно перед посвящением в монахини, — думал отец Иммедиат, — София имеет право наконец узнать тайну своего происхождения». Он не заметил, что на этот раз она хотела другого.

— Отец! — начала она. — Хочу предупредить вас, что меня собираются оклеветать. Вы ведь знаете о зависти, которая является смертным грехом и которая так часто отравляет жизнь в монастыре. Одна сестра...

София стояла в узкой нише коридора, отец Иммедиат внимательно рассматривал ее, и она вспомнила, какие у него были добрые и живые глаза, пока ее ссора с Мехтгильдой не заставила его проявить строгость.

— Рагнхильда, — мягко сказал он, — или маленькая София, как тебя здесь некоторые называют. Не могу поверить, что скоро тебе исполнится пятнадцать и настанет время определить твою будущую судьбу. Моему решению допустить тебя как невесту Иисуса к вечному обету по-прежнему ничто не мешает.

Она поспешно кивнула.

— Конечно, но все же...

— Мне сказали, что ты успешно работаешь в больничной палате. За это я хвалю тебя. И благодарю Бога, что моя надежда сбылась и твое высокомерие не позволит тебе пойти по стопам твоего отца...

Он отвел взгляд и будто погрузился в воспоминания.

— Конечно, — повторила она, — но сегодня я хотела поговорить с вами, потому что...

— Я с радостью узнал о том, что ты не отходила от Ирмингард в последние часы ее жизни. Когда-то мне не по душе было ее предложение отправить тебя к больным, но сейчас я вижу, что она была права.

Она с сомнением посмотрела на него и снова сделала попытку перевести разговор на другую тему.

— Да, но все же я хотела...

— Здесь было сделано все, чтобы воспитать в тебе все самое лучшее, маленькая София... Рагнхильда. Отдать тебя в монастырь было очень мудрым решением. И сегодня я могу признаться: оно принадлежало мне!

Она в изумлении смотрела на святого отца, наконец готовая выслушать его.

— Настало время сказать тебе правду, — продолжал он. — Знай: я брат твоего отца, твой дядя, и после его смерти должен был заботиться о твоей судьбе и стараться уберечь тебя от его дурной славы. Сегодня я вижу, что мне это удалось.

Ее щеки раскраснелись от незаслуженной похвалы. София подумала об Ирмингард, их последней ссоре и о том, что ускорила ее смерть. Она подумала о горячих объятиях Гризельдис и о том, что сейчас та сидит в библиотеке и наверняка темнота напугала ее до смерти. Таких слов она точно не заслуживает.

— Но... — сказала София смущенно.

— Да, мы были братьями и оба служили Богу. Но только я оказался скромнее: мне вполне достаточно было монашеской жизни, в то время как твой отец, имя которого Бернхард фон Айстерсхайм...

Она никак не могла решить, стоит ли выслушать рассказ об отце или продолжать добиваться своего.

— Отец...

— Он был так умен и начитан, что епископ вызвал его в Рим, где он должен был получить дальнейшее образование и стать заметной величиной в церковной сфере. Для этой цели твой отец предпринял опасное и изнурительное путешествие через Альпы, и когда наконец въехал в вечный город, то завел роковое знакомство, которое поначалу принесло ему славу. Он познакомился с кардиналом Оттавиано ди