подобной страшным мясным мухам, которые пухнут на нашей крови. Мне кажется, меня утомляет все — он, сердитые взгляды и настроение людей, этот чужой воздух, истолченный ветрами, даже море, которое напоминает нам, что мы разбросаны по всему свету. И тогда мне хочется отодвинуть бумаги в сторону и вернуться к императору; но все же у меня есть долг перед моим трудом. Кроме того, император может спросить:

— Итак, Лас-Каз, кто же взял «Регент» из маленькой коробочки с воском и где же он пропадал до того момента, когда его обнаружили?

Я не могу ответить, сир, ибо эта, самая большая тайна в жизни бриллианта, увы, остается тайной и для меня. Спрятанные вещи порою пребывают в сокрытии целую вечность. Некоторые вещи (хотя мои — очень редко) возвращаются из страны потерянных вещей; другие захоронены в карманах сюртука или в других давно забытых местах, потерянные теми, кто давно мертв. Иногда живая рука протягивается к ним и острая нужда или несчастный случай заставляют их выкатиться и блеснуть на полу. Иные переходят к другим семьям и начинают жить новой жизнью, так что любая городская улица с лавками старинных драгоценностей полна утраченных историй. С конца 1792 года и до апреля 1793 не было никаких следов «Регента» или «Великого Санси». Затем ужасные якобинцы озадачились тем, чтобы вернуть оба бриллианта.

Когда министр Ролан был обвинен в помощи герцогу Брунсвику, он потребовал, чтобы Конвент выслушал речь мадам Ролан в его защиту. Когда та появилась, все зааплодировали ее прославленной красоте. Даже Робеспьер, единственный человек в Париже, настолько уверенный в себе, что продолжал пудрить волосы, рукоплескал, и сидевшие рядом видели, как поблескивают маленькие гильотинки на его манжетах.

Спустя три дня, 10 декабря 1793 года, Конвент услышал такое заявление:

— Комитет общественной безопасности не прекратил розыск участников и пособников ограбления Гард Мебль. Вчера он обнаружил самое ценное из украденного имущества: это бриллиант, известный под названием «Питт» или «Регент»… (послышались возгласы изумления), который при последней инвентаризации в 1791 году был оценен в двенадцать миллионов… Для сокрытия его («Регента») они проделали отверстие размером в дюйм с половиной в одно из стропил на чердаке. Вор и укрыватель арестованы; бриллиант передан в Комитет общественной безопасности, и он должен послужить одной из улик против воров.

Итак, «Регент», засунутый в деревяшку, спрятанный под балкой в Иль де ла Сите, вновь объявился, уже как «одна из улик» — новая роль в новые времена. Его отнесли в Главную сокровищницу в маленьком пакете, запечатанном пятью печатями с надписями «Ne varietur» («Не открывать»), и специальные уполномоченные приняли камень.

«Регент» нашли 9 декабря 1793 года в доме мадам Лельевр и ее сестры мадам Море. Лельевр была любовницей некоего Бернара Салле, который выходил с грабителями в первую ночь, а потом сразу же вернулся со своим уловом в Руан. Поскольку шкаф, где хранился «Регент», в первую ночь не был вскрыт, я не понимаю, как это могло случиться. А допросить Бернара Салле было уже невозможно, поскольку ему отрубили голову.

Двух женщин отправили в тюрьму Сан-Пелажи. Через два года они и двадцать пять других осужденных в грабеже предстали перед судом. И только эти две женщины были обвинены в краже и сокрытии «Регента».

Возможно, мадам Лельевр действительно украла «Регент». Молодая и расторопная, она могла, подвязав свои юбки, влезть по фонарному столбу и взять то, на что другие не посмели посягнуть. Она могла видеть «Регент» в один из открытых понедельников в Гард Мебль и отправиться искать именно его. Или кто-то принес камень Бернару Салле, или, убегая, передал ей. Выяснить все это — за пределами моих возможностей.

К тому времени мадам Ролан была отправлена на гильотину, сочтенная виновной в обыкновенном предательстве. На эшафоте она сказала: «О, свобода, какие преступления совершаются во имя твое!» — слова, которые она повторяла и раньше, чтобы умножить свою славу.

Через три месяца после обнаружения «Регента» Комитет нашел «Великий Санси», а также «Дом де Гизов», «Зеркало Португалии» и большую часть бриллиантов Мазарини в доме некоего головореза и его сестры. Убийца бежал, но его сестра провела восемнадцать лет в цепях.

В эти времена несправедливости более половины грабителей избежали поимки, а более мелких драгоценностей на семь миллионов никто никогда больше не видел. «Регент» и «Великий Санси» наконец воссоединились с другими королевскими драгоценностями в их темнице — в сокровищнице.

— Разумеется, существует и другая версия, — сказал мне император позже. — В тот год, когда я стал императором, другой вор, который называл себя Баба, признался в ограблении Гард Мебль.

— Сир, я полагаю, его настоящее имя было Флери-Дюмутье, — сказал я. — После ограбления он сидел в тюрьме Бисетр за распространение фальшивых денег. Он из Руана и был связан с некоторыми руанцами.

Потом я прочел императору то, что сказал этот Баба, признаваясь в подделке:

«Не в первый раз мои признания оказывают пользу обществу, и если меня приговорят, я буду умолять императора о прощении. Если бы не я, Наполеон никогда не взошел бы на престол; мне одному обязан он успехом кампании при Маренго…»

— Мои солдаты будут рады услышать это! Какая наглость! — сказал император.

— Этот мошенник утверждал, что спрятал «Регент» в алее Вдов. Лжецу положено рассказывать свою историю искренне.

— Здесь говорится… — и я показал императору обнаруженный мною документ, — что он спрятал большинство слишком известных вещей, вроде потира аббата Сюже и «Регента», вещей, которые никак нельзя было продать. А потом, получив обещание помилования, открыл, где они спрятаны. А не может ли быть, что после того, как он спрятал «Регент», кто-то, кто следил за ним, выкопал бриллиант, оставив потир и остальные вещи, найденные впоследствии? Это могла быть мадам Лельевр.

— Сын мой, послушать вас, так везде, куда ни глянь, страшная конспирация. Из вас вышел бы отличный полицейский сыщик.

— Все отправились на галеры, кроме этого Баба. В Бисетре его всегда называли человеком, который украл «Регент».

— Возможно, он и украл. Какое это имеет значение?

Увидев, что это замечание меня обидело, император стал очень любезен и похлопал меня по спине с такой любовью, что я покачнулся. И все-таки меня мучит, что моя работа может оказаться напрасной.

Месяц спустя после того, как был найден «Регент», тридцатипятилетнего короля не стало. Когда повозка, везущая его, прибыла на то место, которое, как он считал, называлось площадью его деда Людовика Пятнадцатого, и к воздвигнутому там эшафоту, он повернулся и прошептал священнику, сопровождавшему его:

— Мы прибыли, если я не ошибаюсь.

Такова вежливость королей, даже в крайних обстоятельствах.[90] Она входит в королевскую плоть с воспитанием, но многим, как император, достигшим вершин, эта элегантность дается интуитивно либо бывает благоприобретенной.

И король повторил:

— Если я не ошибаюсь…

А потом, увидев гвардейцев, приближающихся к его особе, чтобы расстегнуть на нем рубашку, он