Стремительный порыв, прошумев в кронах деревьев, мощным рывком распахнул передо мной дверь дома.

— Спасибо, дух, — прошептал я. — Ты помог мне сохранить достоинство.

«Я люблю тебя, Джулиен, — произнес безмолвный голос в моем сознании. — Но я хочу, чтобы ты покинул этот дом и оставил в покое всех, кто здесь живет».

— Этого я сделать не могу, — возразил я.

Переступив порог дома, я оказался в длинном коридоре, темном и прохладном, по обеим сторонам которого располагалось множество дверей. Стелла не отставала от меня ни на шаг, я слышал, как скрипят половицы под ее ногами. Оба старых болвана, отец и сын, истошно вопили — по всей видимости, рассчитывая поднять переполох среди прочих обитателей дома. Из всех дверей начали выглядывать бесчисленные Мэйфейры. Все они визжали и испуганно квохтали — ну не дом, а настоящий птичий двор. Ветер меж тем шумел в кронах дубов. Тревожный шелест листьев проникал даже в коридор.

Кое-кого из домочадцев Тобиаса мне доводилось встречать в Ривербенде, да и остальных я тоже так или иначе знал. Когда все они столпились в дверях, Тобиас вновь попытался остановить меня.

— Прочь с дороги, — бросил я, подходя к старой дубовой лестнице. То была массивная лестница с широкими ступеньками. Площадки между этажами украшали помутневшие от времени витражи, которые заставили меня на несколько мгновений остановиться. Стоило мне увидеть, как свет проникает сквозь желтое и красное стекло, я вспомнил о соборе, и он, как когда-то прежде, отчетливо предстал перед моим внутренним взором. Ни разу за все годы, прошедшие после поездки в Шотландию, меня не посещали столь яркие «воспоминания».

Я чувствовал, что дух здесь, рядом со мной. Изрядно запыхавшись, я добрался наконец до верхней площадки.

— Где вход на чердак?

— Здесь, здесь, — закричала Стелла и, схватив меня за руку, потащила в небольшой коридор. Там я увидел узкую лестницу, ведущую к чердачной двери.

— Эвелин, спустись к нам, дитя мое! — позваля. — Прошу тебя, Эвелин. Я слишком стар, чтобы подниматься по такой узкой крутой лестнице. Выйди к нам, девочка. Не бойся меня. Я твой дедушка. И я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.

В доме воцарилась гулкая тишина, которую не нарушал ни один звук. Все домочадцы столпились на лестничной площадке. Я видел их бледные лица, разинутые рты, выпученные от страха пустые глаза.

— Она и не подумает спуститься! — воскликнула одна из женщин. — Она никогда не делает того, что ей говорят.

— Да она и не слышит! — добавил еще кто-то.

— И не разговаривает.

— Посмотри, Джулиен, дверь заперта с наружной стороны, — заметила Стелла. — И в замке торчит ключ.

— Ну погодите, злобные старые идиоты! — пробормотал я. Закрыв глаза, я сосредоточился, намереваясь открыть дверь волевым усилием. Будет ли попытка успешной, я не знал — в подобных обстоятельствах нельзя быть уверенным. Я чувствовал, что Лэшер, стоявший поблизости, пребывает в растерянности и смущении. Он терпеть не мог и этот дом, и его обитателей.

«Конечно. А разве может быть иначе? — тут же подтвердил голос в моем сознании. — Ведь все эти люди — не мои, хотя и носят имя Мэйфейр».

Но прежде, чем я успел ответить Лэшеру или приказать двери открыться, она распахнулась сама. Ключ вылетел из замка, подчиняясь чужой, не моей силе. Солнечный свет, ворвавшись в открытую дверь, залил пыльную лестницу.

Я знал, что моя сила тут ни при чем, и Лэшер знал это тоже. Он прижимался ко мне, словно охваченный страхом.

«Успокойся, дух, успокойся, — мысленно произнес я. — Когда ты напуган, ты слишком опасен. Возьми себя в руки. Все хорошо. Девочка сама открыла дверь. Тебе не о чем беспокоиться».

Однако он дал мне понять, в чем состоит истинная причина его испуга. Именно девочка внушала ему страх. Я заверил его, что она не представляет для нас ни малейшей угрозы, и вновь попросил успокоиться.

Частички пыли кружились в солнечных лучах. А потом в дверном проеме возник высокий тонкий силуэт, и я увидел девочку редкой красоты, с пышными блестящими волосами и нежной матовой кожей. Ее неподвижный взгляд был устремлен прямо на меня. Для своих лет она казалась удивительно высокой и чрезмерно худой, словно ее долго морили голодом.

— Спустись ко мне, мое милое дитя, — попросил я. — Ты видишь сама, тебе вовсе ни к чему быть затворницей.

Смысл моих слов, как видно, дошел до нее, и она, по-прежнему не произнося ни слова, стала медленно спускаться. Подошвы мягких кожаных башмаков тихо шуршали по ступенькам. Я заметил, как взгляд ее, оторвавшись от меня, сместился сначала влево, потом вправо, потом скользнул по Стелле и остановился на недоступном взорам посторонних существе, стоявшем рядом с нами. Она видела «этого человека» — как называли его непосвященные, — и выражение ее лица не оставляло в том сомнений.

У подножия лестницы она обернулась и, увидев толпу родственников, вдруг как-то странно съежилась и задрожала. Хотя девочка не произносила ни звука, она казалась мне живым воплощением страха. Я сжал ее тонкую трепещущую руку в своей.

— Пойдем со мной, дорогая. Отныне ты, и только ты сама, будешь решать, где тебе жить. И если не захочешь больше сидеть взаперти на чердаке, ты здесь не останешься.

Я притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, но и не проявляла ни малейшего интереса. Это чрезвычайно странное создание, бледное до прозрачности, с длинной тонкой шеей и маленькими ушками без мочек, явно привыкло постоянно находиться в темноте. И тут я увидел ведьмину метку: шесть пальцев на левой руке. Поразительно! Значит, все рассказы о ее невероятной ведьмовской силе были чистой правдой.

Обитатели дома, все еще толпившиеся рядом, догадались о моем открытии. Среди них поднялся ропот. Двое родственников девочки, Рэгнар и Феликс Мэйфейры, молодые повесы, которые пользовались в городе дурной славой и относились к нашей семье с крайней враждебностью, попытались преградить мне путь.

Тут налетел новый порыв ветра. Все ощутили, как ледяной поток воздуха промчался над самым полом. Тех двоих, что хотели мне помешать, он так яростно хлестнул по ногам, что им пришлось отступить. Не выпуская руки девочки, я повел ее через коридор к главной лестнице. Стелла, прижавшись ко мне, шла рядом.

— Ах, дядя Джулиен, — прошептала Стелла с таким благоговейным восторгом, словно она была деревенской девушкой, а я — сказочным принцем. — Я тебя обожаю.

Девочка, больше похожая на белого лебедя, покорно шла рядом. Волосы ее сверкали на солнце, а руки и ноги были тонки, как прутья. Убогое ее платье, по всей видимости, было перешито из какого-то старья. Думаю, вы в жизни не видели такого жалкого наряда. Из такой дешевой цветастой хлопчатобумажной ткани жены бедняков шьют себе повседневные нижние юбки. А ее башмаки… Впрочем, их и башмаками-то назвать было трудно. Скорее они походили на кожаные носки со шнурками или на детские пинетки.

Рука об руку мы миновали коридор. Ветер услужливо распахнул перед нами дверь и вырвался в сад, где принялся шуметь в кронах дубов.

Никто не попытался остановить меня, когда я вел Эвелин к машине. Ричард ждал нас за рулем. Я усадил девочку в салон, а Стелла вновь устроилась у меня на коленях. Когда машина двинулась с места, девочка обернулась и равнодушно уставилась на дом, на чердачное окно и на людей, в изумлении застывших на крыльце.

Не успели мы, однако, отъехать, как родственники подняли крик.

— Убийца, убийца! Он увез Эвелин! — вопили они, переглядываясь между собой и громогласно требуя друг от друга сделать хоть что-нибудь. Молодой Рэгнар даже побежал вслед за машиной, потрясая кулаками и угрожая подать на меня в суд.

— Валяй, затевай процесс! — ответил я, высунувшись из окна. — Если хочешь разориться дотла, давай