усилия к тому, чтобы наше огромное семейное состояние обрело законные формы. Я же оставался в стороне, предаваясь упоительной праздности.

В часы, когда я не играл со своими многочисленными внуками, не болтал с сыновьями и их женами, не радовался забавным выходкам Стеллы, я обычно отправлялся в Сторивилл, широко известный в те годы квартал красных фонарей, и там тешил свою плоть в обществе лучших проституток. Увы, Мэри-Бет, ныне мать троих детей, поглощенная семейными хлопотами, более не могла сопутствовать мне в подобных вылазках. Однако я непременно брал с собой кого-нибудь из своих юных любовников и получал двойное удовольствие, совокупляясь с женщиной и наблюдая затем, как это делает молодой, полный сил мужчина.

Ах, Сторивилл… Но это совсем иная захватывающая история — удивительный эксперимент, принесший, если можно так выразиться, самые неожиданные результаты и потому требующий отдельного подробного рассказа, для которого я не имею времени.

Замечу, что в те годы я частенько лгал своим сыновьям. Я потчевал их вымышленными историями о своих прегрешениях, о кутежах и дебошах, которые я якобы закатывал, о полчищах своих возлюбленных, о Мэри-Бет и ее дочери Стелле. Мне хотелось, чтобы они внимательнее относились к практическим урокам, которые преподносил им окружающий мир. Хотелось, чтобы, обратившись к книгам и природе, они открыли для себя все те истины, которые я познал еще в раннем детстве. Однако я не решался доверить им свои секреты. Теперь, когда сыновья мои достигли зрелых лет, я со всей очевидностью сознавал, что ни один из них не является достойным преемником этих знаний. Тем не менее мои мальчики были вполне достойными людьми, крепко стоящими на земле. Они немало поднаторели в искусстве делать деньги и заботиться о своих семействах. Я мог гордиться тем, что оставляю после себя три воплощения лучшей части моего существа. Что касается худшей части, то я тщательно скрывал ее от своих драгоценных отпрысков.

Всякий раз, когда я пытался поведать Стелле нечто важное, она или засыпала от скуки, или встречала мои слова хохотом.

— Тебе вовсе ни к чему пугать меня старыми сказками, — заявила она однажды. — Мама уже рассказала мне о твоих мечтах и фантазиях. Лэшер мой самый любимый дух, и он исполнит любое мое желание. А все остальное не имеет значения. Знаешь, Джулиен, по-моему, это ужасно забавно — иметь свое собственное семейное привидение.

Выслушав этот беззаботный лепет, я буквально лишился дара речи. Передо мной было дитя современной эпохи. Она сама не знала, что говорила. Да, стоило жить так долго, чтобы подивиться на этих молодых особ: на старшую, Карлотту, злобную и надменную святошу, и на это создание, столь же прелестное, сколь и пустоголовое. Подумать только, она видела духа своими глазами и при этом находила сложившуюся ситуацию всего лишь « ужасно забавной »! Мне казалось, я схожу с ума.

Хотя я жил в комфорте и роскоши и проводил дни в поисках новых удовольствий, предоставляемых современной эпохой, катаясь на автомобиле и слушая виктролу, будущее внушало мне ужас.

Я знал, что призрак несет с собой зло. Знал, что он способен на ложь. Знал, что хранимая нами тайна смертельно опасна. А еще я страшился неведомых ученых из Амстердама. Короткий разговор в церкви, состоявшийся у меня с одним из них, не раз приходил мне на память.

Как-то раз я получил письмо от старого профессора из Эдинбурга. В нем сообщалось, что агенты ордена Таламаска постоянно докучают ему, желая узнать содержание нашей переписки. Я немедленно написал ответное письмо, в котором потребовал тщательно скрывать от них все добытые нами сведения. Стремясь обеспечить молчание своего ученого корреспондента, я удвоил его денежное содержание. Профессор заверил, что непременно выполнит мои указания. У меня не было оснований питать какие-либо сомнения на этот счет.

Вы сами видите, Майкл, что образ действий этих странных ученых не имел никакого смысла. И поведение духа по отношению к ним тоже казалось нелепым. Почему тот человек в церкви произвел на меня столь зловещее впечатление? И с какой целью дух устроил представление, демонстрируя свою силу? Я чувствовал, все это неспроста. Возможно, конечно, духу просто нравилось дразнить этих людей. И все же подозревать его в подобном ребячестве было по меньшей мере странно.

На склоне своих дней я превратился в затворника и почти не покидал свою комнату в мансарде. Досуг мой немало скрашивало одно из самых выдающихся современных изобретений — переносная виктрола. Не могу описать словами, сколько наслаждения дарила мне возможность слушать музыку, когда и где заблагорассудится. Как приятно было выйти на лужайку вместе с виктролой и пластинками и, сидя в плетеном кресле, упиваться любимыми оперными ариями.

Да, это было восхитительно. И, разумеется, пока звучала музыка, Лэшер не мог проникнуть в мое сознание. Впрочем, он и так все реже и реже предпринимал такие попытки.

Теперь гораздо больше удовольствия он находил в компании Мэри-Бет и Стеллы. Он был очень привязан к ним и не отдавал заметного предпочтения ни матери, ни дочери, черпая силу как у одной, так и у другой. Думаю, особое счастье он испытывал в те моменты, когда был близок одновременно с обеими.

Что до меня, то я нимало не нуждался в обществе Лэшера. У меня и так не оставалось времени для скуки. Все события своей долгой жизни я вносил в толстые конторские книги — их под кроватью скопилась целая стопка. К тому же у меня был любовник, Ричард Ллуэллин, чрезвычайно приятный молодой человек, готовый целовать следы моих ног. В лице Ричарда я имел неизменно внимательного и понимающего собеседника, которому, однако же, не доверил даже малой толики своих тайн — во имя его собственной безопасности.

Во всех прочих отношениях жизнь моя также была весьма насыщенной. В одном доме с нами жил мой племянник Клэй и Милли, дочь Реми. Собственные мои сыновья превратились в здоровых, крепких и умных мужчин. Они прикладывали все усилия на благо и процветание фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр» и проявили немало сметки и благоразумия в управлении нашими семейными предприятиями.

Когда Карлотте исполнилось двенадцать, я предпринял попытку слегка поднять перед ней завесу тайны. Я поведал ей нашу семейную историю, показал некоторые книги — одним словом, сделал все, чтобы ее предостеречь. Я сообщил Карлотте, что ее младшая сестра унаследует магический изумруд и что именно Стелле предстоит стать любимицей призрака. Рассказал и о том, как хитер и ловок Лэшер, и о том, что он обладал плотью прежде, а ныне главное его желание — прийти в этот мир вновь.

Никогда не забуду, как отреагировала Карлотта на мой рассказ. Стоило мне умолкнуть, она обрушила на мою голову целый поток проклятий и бранных слов.

— Дьявол, колдун, грязный ведьмак, — вопила она. — Я всегда знала, что в этом проклятом доме скрывается зло. А теперь ты сам в этом признался.

Потом разъяренная девица заявила, что обратится к помощи католической церкви и уничтожит призрака «с благословения Христа, Пресвятой Девы и всех святых».

Между нами вспыхнул беспощадный словесный поединок.

— Ты что, не понимаешь, что все ухищрения твоей обожаемой церкви всего лишь иная форма колдовства? — вопил я.

— Что ты несешь, злобный, выживший из ума старик?! — вне себя от возмущения кричала она в ответ. — По-твоему, я должна якшаться с дьяволом? По-твоему, для того чтобы одержать над ним победу, я должна искупаться в грязи? Ну уж нет! Я уничтожу твоего мерзкого демона, так и знай. И весь ваш ведьмовской род я уничтожу тоже. Подожди, ты еще увидишь! Ваше проклятое наследство останется без наследника. Я положу конец этому мракобесию.

Слова Карлотты привели меня в полное отчаяние. Напрасно я умолял ее успокоиться и выслушать меня, не упорствовать в своих убеждениях и пойти на разумный компромисс, ибо победить Лэшера не в ее силах. Напрасно напоминал ей об интересах нашей огромной семьи. Все тайны, которые были ей открыты, она в своей католической надменности попирала ногами, уповая лишь на молитвы и мессу.

Когда я поделился своими тревогами с Мэри-Бет, она посоветовала мне не придавать особого значения угрозам Карлотты.

— Моя дочь всего лишь угрюмый и одинокий ребенок, — сказала она. — И, увы, я не в состоянии любить ее. Как я ни старалась, ничего не вышло. Вся моя любовь досталась Стелле. И Карлотта это знает. Знает, что изумруд перейдет не к ней. Она знала это всегда. И поэтому душа ее полна ревности и ненависти.