— И та истерика, которую она закатила в мебельном магазине…

— Истерика?

— Принялась вопить: «Мне двадцать семь лет! Мне двадцать семь лет! Какого черта я здесь делаю?» Ее охранники унимали.

— Ничего не понимаю. Она же любила Рейгет! Вы оба казались такими… — «Самодовольными» — самое подходящее слово. — Такими счастливыми!

— Счастливыми мы были до тех пор, пока не распаковали все свадебные подарки, — задумчиво произносит Том. — Но потом… Она как будто огляделась вокруг и поняла… что отныне это — ее жизнь.

И то, что она увидела, ей не понравилось. Включая меня, надо полагать.

— Том…

— Она стала твердить, что ее тошнит от пригорода, что она хочет пожить настоящей жизнью, пока молода. А я все думал: дом только что перекрасили, новую оранжерею строим — не время переезжать… — Взгляд у Тома совсем жалкий. — Послушать ее надо было, верно? Может, и татуировку стоило сделать.

— Она хотела, чтобы ты сделал татуировку?

— Ей под пару.

Люси Вебстер с татуировкой! Даже смех разбирает. Но я смотрю на несчастное лицо Тома, и меня охватывает злость. Ладно, за все эти годы не раз случалось, что мы с Томом не ладили. Но такого он не заслужил. Он такой, какой есть. А если Люси не была с ним счастлива — какого черта лезла за него замуж?

— Том, ты не должен винить себя, — твердо говорю я. — У Люси, похоже, свои тараканы в голове.

— Ты думаешь?

— Конечно. Ей повезло с тобой. Она дура, если этого не признает. — Повинуясь порыву, я перегибаюсь через изгородь и обнимаю его.

— Ты всегда понимала меня, Бекки.

— Что ж, мы достаточно долго знаем друг друга.

— Никто не знает меня так, как ты.

Руки его все еще лежат у меня на плечах, и я отступаю на шаг, якобы для того, чтобы указать на дом, где мужчина в комбинезоне красит оконную раму.

— Видел, что затеяли мама с папой? Спятить можно.

— Да уж. Я слышал, фейерверк будет. Ты, наверное, на седьмом небе.

— Ага, дождаться не могу, — машинально бормочу я.

Эти слова я произношу каждый раз, когда кто-то упоминает о свадьбе. Но теперь я смотрю, как меняется мой старый, родной дом — словно красотка, наносящая макияж, внезапно осознаю, что действительно этого жду.

Жду, когда увижу наш сад весь в воздушных шариках, маму — принаряженную и счастливую. Когда буду готовиться у себя в спальне, за своим туалетным столиком. Прощаться с прежней жизнью. Не в безликом номере отеля… а здесь. В доме, где я выросла.

В Нью-Йорке мне такая свадьба казалась нелепой. Мелкой и скучной по сравнению с блеском «Плазы». Но теперь уже нью-йоркская роскошь становится нереальной. «Плаза» ускользает, точно экзотический далекий праздник. Ничего не скажешь, это было занятно — играть роль нью-йоркской невесты-принцессы, пробовать роскошные блюда, обсуждать шампанское и цветочные украшения ценой в миллион долларов.

Но правда такова: мое место здесь. В этом английском саду, который я знаю всю свою жизнь.

И что же мне делать?

Неужели я собираюсь…

Невероятно.

Неужели я на самом деле прикидываю, не отменить ли ту пышную свадьбу?

От одного предположения мне становится зябко.

— Бекки? — врывается мамин голос в мои мысли. Мама стоит в дверях кухни. — Бекки! Тебя к телефону.

— Иду. Кто это?

— Некто по имени Робин. Том, дорогой, привет!

— Робин? — Я озабоченно морщу лоб. — Какой еще Робин?

Не припоминаю никаких Робинов. Разве что Робин Андерсон из «Ежемесячных инвестиций», но я с ним почти не была знакома…

— Фамилию, боюсь, я не разобрала, — говорит мама. — Но она очень приятная. Сказала, что звонит из Нью-Йорка…

Робин?!

Меня точно парализует. От страха я буквально примерзаю к ступеням крыльца.

Робин звонит… сюда?

Так не должно быть. Робин не из этого мира, она принадлежит Нью-Йорку.

— Твоя подруга? — невинно спрашивает мама. — Мы так хорошо поболтали о свадьбе…

Земля качается у меня под ногами.

— Что… что она сказала? — лепечу я.

— Ничего особенного. — Мама с удивлением смотрит на меня. — Спросила, какого цвета будет мое платье… и все время твердила что-то странное про скрипачей. Дорогая, ты ведь не хотела скрипачей па свадьбе?

— Нет, конечно! — Мой голос звучит чересчур пронзительно. — С чего вдруг мне понадобятся скрипачи?

— Бекки, дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? — Мама вглядывается в мое лицо. — Давай я ей скажу, что ты перезвонишь.

— Нет! Не говори с ней больше! То есть… все прекрасно. Я возьму трубку.

Кидаюсь в дом; сердце прыгает как сумасшедшее. Что я скажу? Что передумала?

Схватив трубку, я обнаруживаю, что мама вошла следом за мной. О господи. Как прикажете выкручиваться?

— Привет, Робин! — Невероятным усилием я заставляю свой голос звучать естественно. — Как дела?

Ладно. Попробуем отвязаться от нее — и побыстрее.

— Привет, Бекки! Как я рада, что мне выпал случай поговорить с вашей матерью! — восклицает Робин. — Она такая милая. Как бы я хотела поскорее повидать ее!

— Я бы тоже этого хотела, — со всей возможной искренностью говорю я. — Не дождусь, когда вы… познакомитесь.

— Хотя я удивилась, что она не знает о Венском струнном оркестре. Ай-ай-ай! Маму следует держать в курсе, Бекки!

— Ну конечно, — бормочу я после паузы. — Просто я была немного занята.

— Могу себе представить, — сочувственно откликается Робин. — А почему бы мне не отправить ей письмо с подробной информацией? Тогда она будто увидит все воочию! Если вы дадите мне адрес…

— Нет! — кричу я и прикусываю язык. — То есть… не стоит беспокоиться. Я все передам. Правда. Не посылайте… ничего. Вообще ничего.

— Даже пару вариантов меню? Уверена, ей было бы приятно взглянуть!

— Нет! Ничего не надо!

Мои пальцы крепко сжимают трубку, на лбу выступает испарина. На маму я и взглянуть не смею.

— Ну ладно, — произносит Робин наконец. — Вы босс! Так вот, я говорила с Шелдоном Ллойдом насчет сервировки…

Пока она заливается соловьем, я бросаю взгляд на маму. Она стоит в двух шагах и наверняка разобрала слово «Плаза». И «свадьба», и «бальный зал»…

— Правильно, — бормочу я, не вникая в то, что говорит Робин. — Звучит прекрасно. Но… Робин, послушайте. Я приехала домой, чтобы побыть в стороне от всего этого. Не могли бы вы не звонить сюда больше?