годах двадцатого века нам стала доступна потрясающая информация о Джулиене. Так что историю жизни этого человека следует исследовать более пристально, сопоставить и изучить существующие документы. Наши отчеты о жизни Мэйфейров за этот период носят пространный характер и повторяют сами себя. Кроме того, имя Джулиена упоминается в многочисленных изданиях того времени, три его портрета маслом находятся в американских музеях и один – в Лондоне.
Черная шевелюра Джулиена стала совершенно седой, когда он еще был довольно молод; на многочисленных фотографиях и на портретах он предстает как человек чрезвычайно приятной наружности и обаяния, обладающий физической красотой. По мнению некоторых, он был похож на своего отца, оперного певца Тирона Клиффорда Макнамару.
Однако некоторым агентам Таламаски показалось, что Джулиен обладал сильным сходством с его предками – Деборой Мэйфейр и Петиром ван Абелем, которые, конечно, совершенно не были похожи друг на друга. В Джулиене, видимо, проскальзывает удивительное сочетание черт обоих этих предков. От Петира ему достались рост, профиль, голубые глаза, а от Деборы – тонкие скулы и рот. И выражение лица на некоторых его портретах удивительно напоминает выражение лица Деборы.
Кажется, будто портретисты девятнадцатого века видели портрет Деборы кисти Рембрандта – что, разумеется, невозможно, так как портрет все время хранился в нашем подвале, – и сознательно попытались воспроизвести «характер», пойманный Рембрандтом. Мы можем только предположить, что Джулиен проявлял этот характер. Также следует отметить, что почти на всех фотографиях, вопреки торжественной позе и другим формальным условностям портрета того времени, Джулиен улыбается.
Это улыбка Моны Лизы, но тем не менее это все-таки улыбка, которая придает необычную ноту всему изображению, так как полностью противоречит традициям фотопортрета девятнадцатого века. На пяти ферротипиях Джулиена, имеющихся в нашем распоряжении, та же самая едва заметная улыбка. А ведь улыбка для ферротипии той поры абсолютно не характерна. Кажется, будто Джулиен находил забавным сам процесс съемки. На фотографиях, сделанных ближе к концу жизни Джулиена, в двадцатом веке, он также улыбается, но уже более широко и открыто. Стоит отметить, что на этих последних фотографиях он предстает перед нами как чрезвычайно добродушный и вполне счастливый человек.
Всю свою жизнь Джулиен был, безусловно, главным в семье, он повелевал более или менее успешно племянницами, племянниками, а также своей сестрой Кэтрин и братом Реми.
То, что он вызывал страх и смятение у своих врагов, было хорошо известно. Один из разъяренных агентов по продаже хлопка сообщил нам, что Джулиен во время спора заставил загореться одежду на своем противнике. Пламя было поспешно погашено, пострадавший оправился от довольно серьезных ожогов, и против Джулиена не было выдвинуто никакого обвинения. Более того, многие из тех, кто слышал эту историю – включая местную полицию, – просто в нее не поверили. Если кто принимался выпытывать у Джулиена об этом случае, он всякий раз смеялся. Но у нас имеется свидетельство, правда только одного человека, что Джулиен мог поджечь что угодно силой воли и что его мать подсмеивалась над ним из-за этого.
Известен еще один случай, когда Джулиен, впав в гнев, заставил все предметы в комнате летать под потолком, а затем не сумел остановить учиненный хаос. Тогда он просто вышел из комнаты, где продолжалась маленькая буря, закрыл за собой дверь и принялся безудержно хохотать. Кроме того, имеется отдельная история, поведанная единственным свидетелем, о том, что Джулиен в юности убил одного из своих учителей.
До настоящего времени никто из Мэйфейров не посещал обычную школу. Все они получали хорошее образование частным образом. Джулиен не был исключением, в юности у него сменилось несколько учителей. Одного из них, красивого янки из Бостона, нашли утонувшим в излучине реки возле плантации. Поговаривали, будто Джулиен задушил его и швырнул в реку. И снова не было проведено никакого расследования, а весь клан Мэйфейров пришел в негодование от подобных слухов. Слуги, распространявшие эту историю, тут же отреклись от своих слов.
Этот бостонский учитель служил для нас отличным источником информации о семье. Он непрерывно сплетничал о странных привычках Маргариты, о страхе рабов перед хозяйкой. Именно от него мы узнали о коллекции бутылок и сосудов со странными предметами и частями тела. Он клялся, что не раз отвергал заигрывания Маргариты. Он распространял такие злобные и глупые слухи, что семью не раз предупреждали насчет него.
Нельзя доподлинно утверждать, что Джулиен убил этого человека, но если он так и сделал, то, учитывая нравы того времени, у него, по крайней мере, было хоть какое-то оправдание.
О Джулиене говорили, что он расстается с иностранными золотыми монетами, словно с медяками. Официанты модных ресторанов соперничали друг с другом за право обслуживать его стол. Он был непревзойденным наездником, держал собственных лошадей, а также две кареты в конюшне недалеко от Первой улицы.
Даже в преклонном возрасте он часто по утрам совершал прогулки верхом на своей гнедой кобыле, проезжая вдоль Сент-Чарльз-авеню до Кэрролтон и обратно. По дороге он швырял монеты негритянским ребятишкам.
После его смерти четыре разных свидетеля утверждали, что видели его призрак, проезжавший верхом в тумане по Сент-Чарльз-авеню, и эти рассказы были опубликованы в газетах того времени.
Джулиен всегда был большим любителем Марди-Гра, который, как теперь известно, начали праздновать примерно в 1872 году. В период Марди-Гра он устраивал шикарные праздники в особняке на Первой улице.
У нас также имеется множество свидетельств, что Джулиен обладал даром «билокации», то есть он мог находиться в двух местах одновременно. Эта история особенно живо передавалась среди слуг. Например, Джулиена видели в библиотеке, но уже через секунду он оказывался в саду на заднем дворе. Или горничная видела, как Джулиен выходил из дома через парадные двери, оборачивалась, а он тут как тут, спускается по лестнице.
Слуги часто увольнялись из особняка на Первой улице, предпочитая не иметь дела со «странным мсье Джулиеном».
Можно предположить, что причиной этой неразберихи было появление Лэшера. Как бы там ни было, одежда Лэшера, судя по более поздним описаниям, удивительно похожа на те костюмы, в которых Джулиен изображен на двух разных портретах. Лэшер, по свидетельствам двадцатого века, был неизменно одет так, как мог бы одеваться Джулиен в 1870-1880-х годах.
Если к Джулиену приходили священники, дамы из благотворительных организаций и прочие подобные лица, он набивал их карманы пачками банкнот. Он щедро жертвовал и приходской церкви, и любым благотворительным фондам, чьи представители обращались к нему за помощью. Он часто говорил, что деньги для него ничего не значат, и тем не менее без устали накапливал богатство.
Мы знаем, что он любил свою мать, Маргариту, и, хотя проводил в ее обществе не много времени, все время покупал для нее книги в Новом Орлеане, а также выписывал книги из Нью-Йорка и Европы. Только однажды ссора между этими людьми привлекла постороннее внимание: они разругались по поводу брака Кэтрин и Дарси Монехана, и Маргарита несколько раз ударила Джулиена в присутствии слуг. Все единодушно свидетельствовали, что он был глубоко потрясен и обижен и молча, в слезах покинул мать.
После смерти жены Сюзетты Джулиен почти совсем не наведывался на плантацию Ривербенд. Его дети выросли в особняке на Первой улице. Джулиен, который всегда был человеком жизнерадостным, стал играть более активную роль в обществе. Задолго до этого, однако, он начал появляться в опере и театре со своей маленькой племянницей (или дочерью) Мэри-Бет. Он устраивал много благотворительных балов и активно помогал молодым начинающим музыкантам, давая им возможность выступить в небольших частных концертах, проводимых в зале особняка на Первой улице.
Джулиен не только получал огромные прибыли от плантации Ривербенд, он также занялся торговлей с двумя нью-йоркскими компаньонами, и это предприятие принесло ему весомые барыши. Он скупал земельные участки по всему Новому Орлеану, которые позже завещал племяннице, Мэри-Бет, хотя она была главной наследницей семейного состояния и поэтому ей предстояло владеть богатством гораздо большим, чем у Джулиена.
Почти не вызывает сомнений тот факт, что Джулиен разочаровался в своей жене Сюзетте. Слуги и
