закрепленный на балюстраде, я не сумел бы спуститься с такой крутизны.

Но позволь мне продолжить.

Шарлотта явилась ко мне где-то около полудня. Увидев вошедших вместе с ней двух горничных- мулаток, я понял, что они отнюдь не были плодом моего воображения, и в холодном молчании следил, как они расставляют по комнате свежие цветы. Женщины принесли мою рубаху, выстиранную и выглаженную, а с ней и другую одежду из более легких тканей, более подходящих для климата этих мест. А еще они доставили большую бадью, протащив ее, словно лодку, по песку под неусыпной охраной двух мускулистых рабов – на тот случай, если бы мне вздумалось бежать.

Наполнив бадью горячей водой, они сказали, что я могу выкупаться, когда пожелаю.

Я воспользовался предоставленной возможностью, надеясь, наверное, смыть с себя грехи, а затем, когда меня одели в чистое и аккуратно подстригли бороду и усы, сел за стол и слегка подкрепился, не поднимая при этом глаз на Шарлотту, которая одна осталась со мной в комнате.

Наконец, отставив в сторону тарелку, я поинтересовался:

– И как долго ты намерена держать меня здесь?

– Пока не удостоверюсь, что зачала от тебя ребенка, – ответила Шарлотта. – Первые признаки могут проявиться совсем скоро.

– Что ж, у тебя была такая возможность, – ответил я, но, не успев даже договорить, снова оказался во власти вожделения прошлой ночи, и перед моим мысленным взором предстала картина, будто я разрываю на ней красивое шелковое платье, высвобождаю ее груди, яростно припадаю к ним и начинаю сосать как младенец. Снова у меня возникла восхитительная мысль, что она распутна и поэтому я могу делать с ней все, что пожелаю, и что я воспользуюсь первой подвернувшейся возможностью насладиться ею.

Шарлотта поняла. Нет сомнений, она прочла мои мысли, ибо подошла совсем близко и, пристально глядя мне в глаза, уселась ко мне на колени. Почти невесомая, сладостная ноша.

– Порви на мне шелк, если желаешь, – сказала она. – Тебе отсюда не выбраться. Поэтому делай в своей тюрьме все, что можешь.

Я потянулся к ее горлу и тут же полетел на пол. Кресло перевернулось. Только это сделала не Шарлотта – она лишь отступила в сторону, чтобы не пострадать.

– А, значит, он здесь, – вздохнул я. Я не видел его, но, приглядевшись, заметил какое-то пятно в воздухе над собой, которое постепенно расползалось, становясь все прозрачнее, и в конце концов совершенно рассеялось. – Прими же мужской облик, как было сегодня утром! – потребовал я. – Поговори со мной еще раз, ничтожный призрак, маленький трус!

Все серебро в комнате задребезжало. Москитная сетка всколыхнулась крупными волнами. Я расхохотался.

– Глупый дьяволенок, – сказал я, поднимаясь с пола и отряхивая одежду. Это существо ударило меня снова, но я схватился за спинку кресла и устоял. – Подлый дьяволенок, – сказал я, – и к тому же трус.

Шарлотта наблюдала за происходящим в полном изумлении. Не могу сказать, что выражало ее лицо – то ли подозрительность, то ли страх. Потом она что-то едва слышно прошептала, и я увидел, как всколыхнулась прозрачная занавеска на окне, – похоже, существо вылетело из комнаты. Мы остались вдвоем.

Шарлотта отвернулась от меня, но я успел заметить, что щеки ее горят, а глаза полны слез. Какой хрупкой и ранимой казалась она в ту минуту. Я возненавидел себя за вожделение к ней.

– Надеюсь, ты не винишь меня в том, что я пытался отомстить? – вежливо поинтересовался я. – Ведь ты удерживаешь меня здесь против моей воли.

– Не вздумай опять бросать ему вызов, – со страхом произнесла Шарлотта дрожащими губами. – Я не хочу, чтобы он причинил тебе боль.

– А разве всесильная ведьма не может обуздать его? Она припала к кроватному столбику, опустила голову и выглядела совершенно потерянной. И такой очаровательной! Такой обольстительной! Даже не будь она ведьмой, колдовских чар у нее и без того хватало.

– Ты хочешь меня, – тихо сказала она, – так возьми. И то, что я сейчас скажу, возбудит тебя гораздо сильнее, чем любое зелье, каким я могу тебя напоить.

Она подняла голову, и я увидел, что губы ее трясутся, словно она вот-вот расплачется.

– Ты о чем? – спросил я.

– О том, что я тебя тоже хочу. Я считаю тебя красивым. И когда лежу подле Антуана, мое тело тоскует по тебе.

– Это твое несчастье, дочь, – холодно произнес я, однако безразличие мое было, конечно же, наигранным.

– Разве?

– Остынь. Помни, что мужчине совсем не обязательно считать женщину красивой, чтобы овладеть ею. Будь по-мужски хладнокровной. Это тебе больше подходит, коль скоро ты насильно удерживаешь меня здесь.

Она помолчала несколько секунд, а затем подошла и снова начала свое обольщение, начав с нежных дочерних поцелуев и постепенно переходя к все более смелым и жарким ласкам. И опять я превратился в того же глупца, что и раньше.

Только на этот раз охвативший душу гнев не позволил мне окончательно пасть, и я отстранил Шарлотту.

– А как это понравится твоему призраку? – спросил я, вглядываясь в пустоту вокруг. – Как он отнесется к тому, что ты позволяешь мне делать такие вещи, которые, по его мнению, позволительны только ему?

– Не играй с ним! – со страхом взмолилась она.

– Значит, несмотря на все свои ласки, поцелуи и прикосновения, он не может сделать тебе ребенка? Он не тот злой дух из демонологии, который способен красть семя у спящих мужчин. И поэтому он позволяет мне жить, пока я не сделаю тебе ребенка!

– Он не причинит тебе зла, Петир, – я ни за что не позволю. Я ему запретила!

Ее щеки снова раскраснелись, когда она взглянула на меня. Но теперь настал ее черед оглядываться по сторонам.

– Не забывай об этом, дочь, ибо – помни! – он умеет читать твои мысли. И он может сколько угодно говорить, что исполняет твое желание, в то время как на самом деле руководствуется только своими. Он приходил сегодня утром и насмехался надо мной.

– Не лги мне, Петир.

– Я никогда не лгу, Шарлотта. Он приходил. – И тут я подробно описал ей появление призрака и повторил его странные слова. – Итак, что бы это могло означать, моя красавица? Ты думаешь, у него нет собственной воли? Ты глупышка, Шарлотта. Ложись с ним! – Я рассмеялся ей в лицо и, заметив в ее взгляде боль, рассмеялся еще громче. – Хотел бы я увидеть это зрелище: ты, а рядом твой демон. Ложись сюда и позови его, пусть придет сейчас.

Она ударила меня по лицу. Я только пуще рассмеялся, внезапно ощутив сладостную боль, а она все хлестала меня по щекам, и тогда я сделал то, что хотел: яростно схватил ее за руки и швырнул на кровать, а потом разорвал на ней платье и ленты в волосах. Она тоже не церемонилась с чудесной одеждой, в которую меня облачили ее горничные, и мы соединились с тем же пылом, что и раньше.

Моя страсть иссякла после третьего раза, и, когда я лежал в полусне, она молча покинула меня, оставив наедине с рокотом моря.

К вечеру я уже понял, что мне оттуда не выбраться, потому как испробовал все способы. Я пытался расколоть дверь, используя для этого единственное кресло. Я пытался ползком обогнуть стены. Я пытался пролезть сквозь маленькие оконца. Все напрасно. Этот дом строили тщательно, как тюрьму. Я пытался даже взобраться на крышу, но и этот путь к свободе был заранее отрезан. Скат был невероятно крутым, черепица очень скользкой, а взбираться пришлось бы очень высоко. С наступлением сумерек мне принесли ужин и подали, тарелку за тарелкой, сквозь маленькое окошко. Я долго не притрагивался к еде, но потом все-таки поужинал – больше от скуки и гнева, нежели от голода.

Когда солнце начало опускаться в море, я сидел у балюстрады, пил вино и любовался закатом, наблюдая, как синие волны, несущие белую пену, разбиваются внизу о чистый берег.