она, казалось, вознамерилась не поддаваться горю.

– Вы в точности как описывала моя мать, такой же красивый, – произнесла она, удивленно приподняв бровь. – Высокий, сильный, с хорошей осанкой и отличным здоровьем, надеюсь.

– Бог мой, мадам, какие странные слова, – я рассмеялся, испытывая неловкость. – Даже не знаю, как их воспринимать – то ли вы мне льстите, то ли подразумеваете нечто совершенно противоположное.

– Мне нравится ваша внешность, – сказала она, и на ее лице появилась странная улыбка, очень хитрая и презрительная, но в то же время по-детски милая. Она надула губки, как капризный ребенок, – и эта гримаска была полна невыразимого очарования – и долго, словно забыв обо всем, разглядывала меня, а потом наконец произнесла: – Идемте со мной, Петир ван Абель. Расскажите все, что вам известно о моей матери. Особенно о ее смерти. А также объясните, какова цель вашего приезда. Только не лгите мне.

Последние слова она произнесла таким тоном, словно боялась какой-либо обиды с моей стороны, и оттого показалась вдруг такой хрупкой и ранимой, что меня буквально захлестнула безмерная нежность по отношению к ней.

– Я приехал не для того, чтобы лгать, – сказал я. – Вам известно хоть что-нибудь?

– Нет, – после минутного молчания холодно ответила Шарлотта, но было очевидно, что это неправда. Она присматривалась и изучала меня точно так же, как я не раз изучал других, стараясь проникнуть в их тайные мысли.

С легким кивком взяв меня под руку, Шарлотта направилась к дому. Ее грациозные движения, мимолетное прикосновение ткани юбки к моей ноге лишали меня возможности ясно мыслить. Она даже не взглянула на целый полк рабов, выстроившихся по обе стороны от тропы с фонарями в руках, дабы освещать нам путь. А вокруг благоухали цветы, пестрыми пятнами наполнявшие темноту, и прямо перед домом росли массивные деревья.

Чуть-чуть не дойдя до ступеней лестницы, мы свернули в сторону – под сень деревьев, где стояла деревянная скамья.

Шарлотта жестом пригласила меня сесть, и я подчинился. Тьма вокруг быстро сгущалась, но желтые огни фонарей, развешанных в кронах деревьев, и ослепительно яркий свет, лившийся из окон дома, позволяли достаточно отчетливо видеть окружающую обстановку.

– С чего мне начать, мадам? – обратился я к хозяйке. – Я ваш слуга и расскажу обо всем так, как вы пожелаете.

Шарлотта сидела вполоборота ко мне, сложив руки на коленях, и в ее позе отчетливо ощущалось напряжение.

– Рассказывайте по порядку и без обиняков, – ответила она, буквально впиваясь в меня взглядом.

– Дебора не погибла в огне. Она бросилась вниз с церковной башни и разбилась о камни.

– Слава Богу! – прошептала Шарлотта. – Узнать об этом из человеческих уст…

Ее слова повергли меня в некоторое недоумение. Неужели призрак Лэшер уже рассказал ей обо всем, но она ему не поверила?

Шарлотта выглядела очень подавленной, и я даже засомневался, следует ли продолжать, однако после секундного колебания заговорил снова:

– На Монклев обрушилась сильнейшая буря, которую вызвала ваша мать. Ваши братья погибли, а вместе с ними и старая графиня.

Она молча смотрела куда-то вдаль, онемев от горя – или, возможно, от отчаяния. В эти минуты она казалась вовсе не взрослой женщиной, а маленькой потерянной девочкой.

Я счел необходимым вернуться в своем повествовании немного назад и объяснил Шарлотте, как очутился в городе и встретился с ее матерью. Затем я пересказал ей все, что знал со слов Деборы о призраке Лэшере и о том, как он без ведома Деборы умертвил графа, а потом оправдывался и защищался от ее гнева. В заключение я сообщил о желании Деборы, чтобы дочь обо всем узнала и остереглась.

По мере того как я рассказывал, ее лицо становилось все суровее, однако смотрела она не на меня, а куда-то в сторону. Я объяснил, как мог, значение предостережений ее матери, а затем поделился собственными мыслями об этом призраке и о том, что ни один маг никогда не писал о привидении, способном учиться.

Она по-прежнему молчала и не шевелилась, а на ее лице застыло выражение безудержной ярости. Когда же я наконец решился возобновить рассказ, заметив, что мне кое-что известно о призраках, Шарлотта резко перебила меня:

– Хватит об этом. И больше ни с кем здесь об этом не заговаривайте.

– Хорошо, не буду, – поспешил я заверить ее, а затем поведал, что последовало за моей встречей с Деборой, и описал день ее смерти во всех подробностях, опустив только одну: что это я сбросил Лувье с крыши. Просто сказал, что он умер.

Вот тут Шарлотта повернулась ко мне и с мрачной улыбкой спросила:

– Как же он умер, Петир ван Абель? Разве не вы столкнули его с крыши?

Ее лицо искривила холодная, исполненная гнева улыбка, хотя я не понял, чем именно был вызван этот гнев – моими словами или поступками или всем происшедшим в целом. Создавалось впечатление, будто она защищает своего демона, считая, что я оскорбил его, и таким образом выражает преданность ему. Ведь наверняка он рассказал ей о том, что я сделал. Впрочем, не берусь утверждать, что догадка моя верна. Точно знаю лишь одно: ее осведомленность о моем преступлении напугала меня, и, возможно, сильнее, чем я осмеливался самому себе признаться.

Я не стал отвечать на ее вопрос.

Шарлотта долго молчала. Казалось, она вот-вот разрыдается, но этого не случилось. Наконец она прошептала:

– Все решили, что я бросила свою мать. Но ведь вам известно, что это не так!

– Знаю. Ваша мать сама отослала вас сюда.

– Она приказала мне уехать! – вскричала Шарлотта. – Приказала! – Она на секунду замолкла, чтобы перевести дыхание, и заговорила уже более спокойно: – «Ступай, Шарлотта, – сказала мать. – Потому что если ты умрешь раньше меня или вместе со мной, моя жизнь пройдет впустую. Я не позволю тебе остаться здесь. Если мне суждено погибнуть на костре, я буду страдать еще больше, зная, что ты видишь это или мучаешься вместе со мной». Поэтому я сделала так, как она велела!..

Губы Шарлотты дрогнули, и мне опять показалось, что она готова расплакаться, но женщина лишь скрипнула зубами и на секунду задумалась, широко раскрыв глаза… Гнев одержал верх над слабостью, и она взяла себя в руки.

– Я любил Дебору, – сказал я.

– Да, знаю. А ведь ее муж и оба моих брата пошли против нее.

Я заметил, что она не назвала этого мужчину своим отцом, но ничего не сказал. Я не знал, следует ли мне вообще говорить что-то по этому поводу или нет.

– Как мне успокоить ваше сердце? – спросил я. – Быть может, вас утешит сознание того, что все они наказаны и не смогли насладиться победой, отняв жизнь у Деборы.

– Да, верно… – И тут она горестно улыбнулась мне и прикусила губу, отчего ее личико стало нежным и трогательным, как у маленькой девочки, которую легко обидеть. Я не удержался и поцеловал ее, не встретив, к своему удивлению, никакого сопротивления, – она лишь потупила взор.

Мой порыв явно ошеломил ее. Да и меня тоже. Целовать ее, вдыхать аромат ее кожи, чувствовать близость полной груди оказалось столь сладостно, что я совершенно оцепенел, но тут же пришел в себя и заявил, что должен рассказать ей о призраке. Мне тогда казалось, что единственное спасение – переключить мысли на то дело, которое привело меня сюда.

– Я должен поделиться с вами своими мыслями об этом призраке и об опасности, которую он может навлечь на вас. Думаю, вам известно, как я познакомился с вашей матерью. Наверняка она вам рассказала всю историю.

– Вы испытываете мое терпение, – сердито произнесла Шарлотта.

– Каким образом?

– Тем, что знаете то, что вам не положено знать.

– А разве вам мать не рассказывала? Ведь это я спас ее из Доннелейта.

Шарлотту явно заинтересовали мои слова, но гнев ее не остыл.