Она слегка задела Майкла коленом, и от этого прикосновения по спине его поползли мурашки.

– Почему вы так решили?

– Вам невыносима даже мысль о том, чтобы причинить вред кому бы то ни было, – пояснил Майкл.

– Вы рассуждаете слишком наивно.

– Может, я и чокнутый, доктор Мэйфейр, – засмеялся он, – но только не наивный. В роду Карри наивных не было.

Он долгим глотком допил остатки пива, не сводя глаз с бледной полоски света на ее подбородке, с мягких вьющихся волос, с нижней губы – пухлой, нежной и такой лакомой для поцелуя.

– Тогда можно выразиться иначе. Если хотите, назовем это невинностью, простодушием…

Он снова усмехнулся, на этот раз про себя, молча. Если бы только она знала, что у него на уме сейчас, когда он смотрит на ее рот, на ее нежный чувственный рот.

– А что касается вашего вопроса, – сказала она, выходя из машины, – то мой ответ «да».

Майкл открыл дверцу и тоже выбрался наружу.

– Какой еще к черту вопрос? – поинтересовался он, тем не менее невольно краснея.

Роуан вытащила с заднего сиденья его чемодан.

– Вы прекрасно понимаете, о чем речь.

– Не имею представления!

Она пожала плечами и направилась к воротам.

– Вы хотели знать, согласна ли я лечь с вами в постель. Я только что вам ответила: да.

Майкл догнал ее уже за воротами. Широкая бетонная дорожка вела к черным двойным дверям, сделанным из тика.

– Удивляюсь, зачем мы с вами вообще утруждаем себя разговорами, – хмыкнул он, беря у Роуан чемодан, в то время как она рылась в сумочке в поисках ключа.

Наконец она жестом пригласила Майкла войти, и на лице ее вновь промелькнуло некоторое смущение. Он даже не заметил, когда она успела забрать у него пакет с пивом.

Дом оказался куда более красивым, чем Майкл мог вообразить. Ему было не привыкать к старым зданиям – не счесть, в скольких из них он побывал и поработал. Однако с домом такого типа – безупречно построенным шедевром современной архитектуры – он столкнулся впервые.

Перед ним расстилалось громадное пространство собранного из широких досок пола, плавно переходившего из столовой в гостиную, а оттуда – в игровую комнату. Стеклянные стены, покоившиеся на мощной деревянной основе, выходили на юг, запад и север; за ними виднелась большая открытая терраса, тускло освещаемая сверху одиноким прожектором. Простиравшийся за ней залив тонул во мраке и оставался невидимым. Уютно мерцающие на западе огоньки Сосалито казались призрачными в сравнении с отдаленной величественной панорамой Сан-Франциско – скопищем домов и буйством огней.

Туман лишь чуть-чуть смягчал яркие ночные краски и рассеивался прямо на глазах.

Майкл готов был вечно лицезреть открывающийся из окон вид, если бы не чудо-дом – зрелище не менее впечатляющее. Глубоко вздохнув, он провел рукой по безупречным шпунтовым соединениям стен, с восхищением посмотрел на такой же безупречный потолок, тяжелые балки которого сходились к центру. Везде было дерево, причем прекрасной фактуры, надежно скрепленное, ладно пригнанное, отлакированное и умело предохраненное от гниения. Дерево обрамляло массивные стеклянные двери. Везде стояла деревянная мебель с редкими вкраплениями кожи или стекла. Ножки столов и стульев отражались в блеске пола.

В восточном крыле дома располагалась кухня, та самая, что всплыла недавно в его видении. Массивное нагромождение деревянных шкафов и рабочих столиков в сочетании с медным сиянием кастрюль, развешанных по стене. Да, идеальное зрелище и не менее идеальное место для приготовления пищи. От остальных комнат кухню отделял лишь внушительного вида камин, отделанный камнем, с высокой и широкой кромкой очага, настоящей каменной скамьей, на которой можно было сидеть.

– Не думала, что вам здесь понравится, – сказала Роуан.

– Но дом действительно прекрасный, – со вздохом ответил Майкл. – Он построен наподобие корабля. Никогда еще не видел столь превосходно спроектированного современного дома.

– Чувствуете, как он движется? Этот дом строили, чтобы он двигался вместе с водой.

Майкл медленно прошел по толстому ковру гостиной. Только теперь он заметил позади камина винтовую лестницу, ведущую наверх. Сверху из открытой двери лился янтарно-желтый свет. И сразу же в голову пришли мысли о спальнях, столь же просторных, как комнаты нижнего этажа. Он представил, как они лежат вдвоем в темноте и смотрят на далекое зарево городских огней. Его лицо снова обдало жаром.

Майкл быстро взглянул на Роуан. Уловила ли она эту мысль, как прежде прочла невысказанный вопрос? Впрочем, такую мысль способна уловить любая женщина.

Роуан стояла в кухне у открытой двери холодильника. Впервые Майкл увидел ее лицо при ярком свете и поразился его почти азиатской гладкости. Однако для азиатки у доктора Мэйфейр слишком светлые волосы. А кожа на лице настолько упруга, что от улыбки на щеках появляются ямочки.

Майкл шагнул к ней. Ощущение близости ее тела, блики света, игравшие на гладкой коже рук, сияние волос заставили его вновь испытать острое возбуждение. Такие волосы – пышные и довольно короткие, чуть ниже уровня подбородка, – невероятно усиливают привлекательность каждого движения, каждого жеста их обладательницы. Так, во всяком случае, казалось Майклу. Такие женщины запоминаются надолго, и прежде всего в памяти остаются их прекрасные волосы.

Едва Роуан закрыла холодильник и яркий белый свет погас, Майклу открылась другая картина: сквозь стеклянную стену, выходящую на север, почти в самом ее левом углу, вблизи входной двери, он увидел океанскую яхту цвета слоновой кости, стоящую на якоре. Слабый свет прожектора освещал ее внушительную носовую часть, многочисленные иллюминаторы и темные окна рулевой рубки.

Яхта показалась ему неправдоподобно огромной – ее можно было сравнить, пожалуй, с лежащим на боку китом. Создавалось впечатление, что эта громадина вот-вот вторгнется в окружавший его мир изящной мебели и ковров. Майкл почувствовал, как его охватывает паника и… какой-то странный, непонятный страх: ему вдруг подумалось, что ужас, пережитый им в момент спасения, как раз и был тем, что он безуспешно пытался вспомнить.

Надо идти туда, другого выхода нет. Собственными руками ощупать палубу. Он вдруг поймал себя на том, что уже направляется к стеклянным дверям, остановился и в смущении наблюдал, как Роуан отодвигает засовы и плавно откатывает в сторону тяжелую створку.

Холодный ветер ворвался в помещение. Майкл услышал поскрипывание снастей на массивной яхте. Слабый бело-голубой свет прожектора показался ему мрачным и вызвал неприятное ощущение. Про такие суда обычно говорят: «…обладает хорошими мореходными качествами». Майкл мог вполне согласиться с таким определением. У пересекавших океаны мореплавателей прошлого корабли были намного меньше. Покачивающаяся перед ним на волнах яхта выглядела пугающе огромной.

Он вышел на пирс и направился к яхте. Ветер плотно прибивал к щеке воротник куртки. Вода внизу казалась совершенно черной. От нее исходил характерный запах – влажный запах того, что неизбежно погребено в морских водах.

Он мельком взглянул на огоньки Сосалито, мерцавшие на другой стороне залива; пронизывающий ветер мешал наслаждаться живописным видом. Майкл явственно ощущал, как вокруг сгущается все то, что он так ненавидел в климате западного побережья, не знающем ни суровой зимы, ни палящего лета: вечная сырость, вечный холод, вечные пронизывающие ветры.

Как хорошо, что вскоре он окажется дома, где его словно теплым одеялом окутает привычная августовская жара. Он вновь увидит улицы Садового квартала, деревья, качающиеся на ласковом ветру…

Но сейчас не время думать об этом. Его ждет яхта. Надо взбираться на эту посудину с ее иллюминаторами и такими скользкими на вид палубами. Яхта слегка покачивалась, ударяясь бортом о резиновые шины, укрепленные по всей длине стенки пирса. Нет, морская романтика явно не его стихия. Даже перчатки на руках сейчас не вызывали раздражения.

В своей жизни Майклу довелось плавать лишь на больших судах: в детстве – на старых речных паромах, а позже – на огромных круизных теплоходах, катавших сотни туристов по заливу Сан-Франциско. При виде