или Шумер.

Во главе каждого майяского государства стоял правитель, считавшийся олицетворением бога на земле. Его окружали представители родовитой знати и жрецы. Этот господствующий класс беспощадно угнетал рядовых земледельцев, живших в небольших поселках вокруг главного города, и рабов. Тяжек был их труд: у майя того времени имелись только каменные и деревянные орудия; металлов они не знали. Под палящими лучами солнца они срубали каменными топорами деревья, чтобы расчистить поле для посева; возделывали кукурузу, сладкий картофель, фасоль, тыквы, табак, томаты, ваниль и какао. Надрываясь, рабы и общинники тащили многотомные глыбы камня для величественных построек — дворцов и увенчанных храмами, рвущихся к небу пирамид, строили широкие, прямые как стрелы дороги, покрывали чудесной резьбой каменные стелы.

Их тяжкий труд обеспечивал легкую жизнь не только родовой знати, но и прислужникам. Могущественное и многочисленное жречество майя также жило за счет пота и крови простых тружеников. Человек тогда был почти беспомощен перед могучими силами природы. Солнце, которое то ласкало молодые всходы и помогало им созревать, то сжигало их беспощадным зноем; сносившие всё ураганы и землетрясения; ливни, то поившие жаждущую землю, то заливавшие ее так, что посевы гнили, — всё это люди тех времен воспринимали как деяния божеств. Их боялись и перед ними трепетали: ведь от урожая или неурожая зависела вся жизнь общинников. Отсюда и сложные обряды умилостивления, и строительство жилищ богов — пирамид, и человеческие жертвы. А посредниками между богами и человеком были жрецы.

В ведении жречества были не только религиозные обряды, но и наука и письменность, достигшие значительного развития. Предсказать точно время для удачного посева и жатвы, предусмотреть возможные изменения погоды, рассчитать размеры и пропорции монументального здания, успешно лечить болезни без знаний невозможно. У древних майя были труды по астрономии и математике, медицине и ботанике, географии и метеорологии, истории и мифологии. Майяские жрецы знали периоды обращения пяти планет, умели предсказывать наступление солнечных и лунных затмений, высчитали точную длину года. Был выработан точный календарь и летосчисление, начало которого отделяет от нас много миллионов лет. Раннее европейское средневековье не знало тех научных высот, которых достигли майя в первых веках нашей эры.

Майя создали обширную литературу. У них были подробные исторические хроники, замечательные эпические произведения, выразительные лирические стихотворения, легенды и сказки. От всего этого богатства до нашего времени дошли лишь жалкие остатки. Испанские завоеватели, захватившие Центральную Америку в XVI веке, беспощадно уничтожали нее древние книги индейцев. Из чудом сохранившихся отдельных произведений майяской литературы и взяты почти все эпиграфы в этой книге.

О тех, кто строил города, о том, как жили и трудились простые люди в те далекие времена, об их маленьких радостях и больших горестях и рассказывает эта повесть. Действие происходит в больших городах майя — Ололтуне, Тикале, Копане — и в селениях Цолчен и Чаламте в VIII веке нашей эры.

Лучше всего спится ранним утром.

Свежий предрассветный ветерок приятно холодит разгоряченное сном тело. Утихли насекомые, жаждавшие крови спящих; даже злые демоны, духи ночи, тревожащие сон, удалились на покой.

— Пора вставать, сынок!

Голос матери — самый родной на свете голос — и то не сразу выводит из забвения; в голове еще проносятся разрозненные видения. Хун-Ахау*[1] приподнимается, протирая глаза и потягиваясь. Как хочется спать! Но при взгляде на отца сразу вспыхивает воспоминание: ведь скоро он, Хун-Ахау, будет взрослым! Скорее, скорее, ведь он уже не маленький!

Отец сидит у пылающего очага, поджидая своего первенца. Завтрак уже готов. Несколько пригоршней воды, брошенных в лицо, окончательно приводят в себя юношу. Он почтительно приветствует отца и усаживается около него.

Трапеза продолжается недолго. Отец проглатывает несколько еще горячих кукурузных лепешек, зачерпывает из горшка вареную фасоль. Хун-Ахау медленно жует одну-единственную лепешку — он еще получает порцию подростка. Скоро, после праздника совершеннолетия, он будет считаться взрослым, и тогда его порция изменится. А пока он стойко отводит глаза от тайком подсунутой матерью половинки другой лепешки: хороший юноша всегда воздержан во всем!

— Пошли!

Хун-Ахау поднимается вслед за отцом, бросив мимолетный взгляд на лежащую половину лепешки. Маленькие брат и сестра еще спят, ровно посапывая. Мать осторожно выбирает из большого глиняного горшка размоченные в известковой поде кукурузные зерна и кладет их на зернотерку — большой плоский камень. Чтобы приготовить обед, ей придется работать много часов. Надо тщательно растереть разбухшие зерна, превратив их в тесто, испечь лепешки, сварить два горшка фасоли и огненный суп из перца… Мясо — редкий гость на столе земледельца!

Отец и сын выходят из хижины. Их дом, как и все соседние жилища, невелик и прост по устройству: по углам вбивают четыре столба, их соединяют плетенкой из гибких ветвей, обмазывают глиной — и стены готовы. Крышу настилают из больших сочных пальмовых листьев. Семье помогают все соседи, ведь постройка нового дома — радостное событие в жизни всего поселения.

Ах-Чамаль и Хун-Ахау миновали несколько соседних хижин и вышли на центральную площадь Цолчена. Проходя мимо «искусственной горы» — невысокой пирамиды, на которой стояло святилище, — отец пробормотал две молитвы: о хорошем урожае и о мирной благополучной жизни. Хун-Ахау вторил ему звонким голосом. Белый гребень храма наверху заметно порозовел — животворящий Кинич-Как-Мо* —