местности, мечтающая, чтобы дождь лил подольше. Я подумала про себя: да, у нас есть надежда.

У кого это — у нас? Я теперь живу в округе, экономика которого основана на фермерстве. Катастрофически засушливое лето означает, что кто-то из наших соседей лишится своих ферм. Другим придется отправиться на поиски работы далеко от дома. Все это неизбежно скажется: на численности детей в школах, на местном бизнесе, на изменении использования земли, на структуре налогов. Здоровье наших ручьев, почв и лесов также поставлено на карту, потому что прогоревшие фермы будут проданы застройщикам, а те коренным образом изменят плодородный слой почвы и все, что находится на нем. Хотя когда я проявляю хорошее сельскохозяйственное чутье, то думаю не только о собственном городе, но и о своем биологическом виде, человеке. По-моему, это принципиальное различие: во время засухи молиться за или против дождя. Вы скажете: желания не считаются. Однако люди хорошо умеют изъявлять свои желания; как показывает история, мы получаем то, чего хотели. Какое наказание будет заслуженным для типов слишком эгоистичных, тех, кого не волнует, что земля вокруг засыхает? Может, вообще надо похоронить нас под слоем плодородной почвы, вместе со всеми нашими машинами, чтобы освободить на Земле место для более мудрых существ?

Мы наверняка поступали бы более разумно, если бы больше знали о природе. За каких-то два поколения мы превратились из нации селян в нацию горожан. В США учебный год в школах традиционно начинается в сентябре, а заканчивается в начале июня, однако ребята и представления не имеют, что такая организация учебы в свое время была придумана, чтобы высвободить детей для помощи на фермах к началу полевых работ. Большинство людей поколения моих дедушек-бабушек знали основы сельского хозяйства на интуитивном уровне: понимали, когда наступает сезон тех или иных фруктов и овощей, какой плод продержится до весны, как сохранять остальные. В какой день первые осенние заморозки падут на землю и когда ожидать последних заморозков весной. В каком порядке следует высеивать зерновые. Как будет выглядеть в августе плантация спаржи. А самое главное: какие животные и растения лучше всего себя чувствуют в данном, конкретном регионе и как прокормиться за их счет, мало что добавляя к этому ассортименту, кроме мешка муки, щепотки соли и горсточки кофе. Мало кто из моего поколения и почти никто из наших детей ответит хоть на один из этих вопросов, а уж на все — тем более. Эти знания исчезли из нашей культуры.

Мало того, мы еще и убедили себя, что все это не имеет особого значения. Только представьте, что американцы могли бы ответить на предложение ввести в обязательную школьную программу наряду с чтением и математикой изучение «сельского хозяйства». Да большинство родителей придут в ужас, если увидят, что внимание их детей переключается с основ грамматики или крайне важной тригонометрии на обучение работе на ферме. Фактор бума деторождения обусловил высокомерную позицию: дескать, получив образование, ты избавишься от физического труда и грязи, двух бесспорных составляющих работы на ферме. Нас вполне устраивает, что кто-то где-то там достаточно хорошо знаком с производством продуктов питания, чтобы обслуживать нас, всех остальных, предоставляя нам ежедневное пропитание.

Если это так, то почему же этот кто-то недостаточно хорош, чтобы знать умножение и содержание Билля о правах? Разве история получения хлеба, начиная от обработки земли и до подачи его на стол, менее важна для нашей жизни, чем история тринадцати колоний? Почему бы кому-нибудь не высказаться за актуальность предмета, который определяет наш ежедневный выбор, — например, в вопросе «Что сегодня на обед?». Разве невежество в вопросах происхождения наших продуктов питания не создает проблемы не менее разнообразные, чем чрезмерная зависимость от нефти и эпидемия болезней, связанных с диетами?

В своей книге я описываю один год из жизни нашей семьи. В течение этого времени мы всячески старались накормить себя растительной и животной пищей, источники происхождения которой знали достоверно. Мы в своей цепочке питания старались обойтись без продуктов, требующих бензина для доставки, даже если для этого приходилось от чего-то отказаться. Мы стремились по возможности покупать такие продукты, которые произведены недалеко от нашего дома, и даже зачастую выращивали их сами. Да, мы научились производить большую часть нужных нам продуктов, начав с изучения почвы, семян и постепенно систематизировав свои достаточно запутанные познания. Мы также разводили животных, додумавшись не присваивать им клички.

Цель этой книги — подтолкнуть вас самих в ближайшее время заняться производством пищи для себя. Сами мы живем в таком регионе, где за каждым вторым домом есть свой огород, однако большинство горожан считают выращивание продукции для себя делом таким же нереальным, как сочинение симфонии и дирижирование ею для своего личного удовольствия. Если вы из этой категории, тогда воспринимайте сельскохозяйственные страницы этой книги как курс наслаждения музыкой, сопровождающей принятие еды, — личное знакомство с композитором и дирижером может улучшить качество вашего восприятия. Узнав побольше о корнеплодах, дыне или спарже, вы сможете определить, выращена ли картошка, которую продают на местном рынке, на ближайшей ферме или же это чужеземец, который растратил попусту свою драгоценную молодость на путешествие в товарном вагоне. Если вы знаете, как растут продукты питания, значит, вы знаете, как и когда их искать, а стало быть, сумеете определить, насколько они полезны.

Отсутствие этих знаний превратило нашу нацию в настороженных читателей этикеток, как ни странно, все-таки обеспокоенных неизбежной связью с продуктами, которые мы потребляем. Мы присваиваем мясу тех животных, которыми питаемся, разные названия после того, как они убиты, высокомерно стараясь не представлять себе эту говядину и свинину бегающими на копытцах. Когда мы употребляем эпитеты «антисанитарный» «запачканный» или «грязный», это следует понимать так, что, если бы мы на самом деле знали, каков ингредиент номер один в нашем огороде, мы все туг же дружно отправились бы на лечение. Я любила водить друзей своих детей в огород и подбивала их там поесть овощей с грядки, однако эта стратегия иногда приводила к обратной реакции — ребятишки медленно пятились, говоря: «Да что вы, они же грязные!» Взрослые реагируют точно так же, притворяясь, будто все овощи происходят из чистого, хорошо освещенного продовольственного магазина. Мы похожи на дерзких подростков, отвергающих свою мать.

Вот, например, мы ничего не знаем о бобах. Да что там бобы: возьмите хоть спаржу, хоть картофель, хоть индейку, — да мы вообще представления не имеем, откуда что берется. Думаете, я преувеличиваю? А вот и нет! Недавно издатель (известного журнала о природе) выбросил ту часть моего рассказа, где говорилось, что ананасы растут на грядке, уверяя меня, что они растут на деревьях.

Или другой пример.

— Ну, что новенького у вас на ферме? — спрашивает меня подруга, всю жизнь прожившая в городе; она любит, чтобы я информировала ее по телефону. Она повар-гурмэ, ее интересует мир, она путешествовала намного больше моего. Дело было ранней весной, так что я рассказала ей, что выросло в саду: картофель, горошек, шпинат.

— Постой, перебила меня она. — Ты тут сказала: «Картофель вылез». Это как понимать? — Помолчала, формулируя вопрос поточнее: — Какая часть картофеля вылезла?

— Ну, ботва, — ответила я. — Стебель и листья.

— Надо же, — удивилась она. — Вот уж никогда не думала, что у картофеля есть ботва!

Многие неглупые люди находятся в полном неведении о жизни овощей. Учителя биологии рассказывали, что некоторые дети даже не могут поверить, что почка превращается в цветок, а затем в плод и семя. Они скорее поверят в некое непрерывное превращение маргариток в петунии, а потом в хризантемы; это единственная реальность, которую они наблюдают, когда мастера ландшафтного дизайна приходят в школьный двор или городской парк и потихоньку срывают один цветок еще до его увядания и заменяют его другим. На этом непонимании связи между природными процессами, возможно, основано неверие американцев в эволюцию. В прошлом принципы природной селекции и сезонные изменения имели смысл для детей, которые наблюдали, как все это развертывается. Они могли не знать терминов, но понимали суть процессов довольно хорошо. Современному ребенку, который интуитивно верит в мгновенное появление фруктов и овощей в продуктовом отделе супермаркетов, трудно при всем старании уместить в голове медленный процесс видообразования в растительном царстве.

Стивен (напомню, что мой муж преподает биологию) вырос в кукурузном поясе штата Айова, но и он прошел через свой период агностицизма в области сельского хозяйства. Будучи аспирантом, Стивен жил в пригороде, где его небольшой сад и огород позади дома вызывали огромное любопытство у соседских мальчишек. Он подружился с этими ребятами, особенно с Малькольмом, известным в округе под кличкой