Миновав толпу озабоченных просителей и истцов Филимон направился в противоположный конец зала, где стоял пустой трон наместника. Пройдя еще два покоя, он очутился в боковой комнате, где увидел дородного халдейского евнуха с бледным лицом и маленькими свиными глазками. Писарь взял письмо из рук Филимона, развернул его с торжественной медлительностью, но затем, почти подпрыгнув от удивления, кинулся прочь из комнаты, оставив юношу в совершенном недоумении. Писарь вернулся через полчаса крайне оживленный и радостный.

– Юноша, твоя звезда восходит! Ты счастливый вестник радостных событий. Высокородный префект хочет тебя видеть!

Евнух и Филимон вместе вышли из комнаты. В другом покое, двери которого охранялись вооруженной стражей, тревожно расхаживал Орест. Он был сильно возбужден; на лице его еще виднелись следы ночного кутежа, и он часто прихлебывал какой-то напиток из стоявшего на столе кубка.

– А-а, не кто иной, как мой спаситель! Юноша, я хочу осчастливить тебя. Мириам говорит, что ты хочешь поступить ко мне на службу.

Не зная, как ответить, Филимон молча поклонился.

– А-а, недурно кланяешься, только не по-придворному. Но ты, секретарь, скоро обучишь его, не правда ли? Ну, теперь за дела. Подай мне приказы для подписей и проставления печати. Начальнику гарнизона…

– Вот он, высокородный префект!

– Начальнику хлебного рынка. Сколько судов с пшеницей велел ты разгрузить?

– Два, мой повелитель.

– Хорошо. Теперь приказы тюремщикам по поводу гладиаторов.

– Здесь, высокородный префект!

– Письмо Ипатии. Нет, мою возлюбленную невесту я удостою личным посещением. Клянусь жизнью, слишком много работы для человека с отчаянной головной болью!

«Моя возлюбленная невеста!» Эти слова поразили Филимона, Но в это мгновение наместник произнес другое, еще более дорогое для юноши имя.

– А теперь относительно Пелагии. Мы все-таки можем попытаться…

– Боюсь, что высокородный префект оскорбит гота…

– Да будет проклят этот гот! Я предоставляю ему свободу выбора между всеми красавицами Александрии и сделаю его наместником Пентаполиса, если ему это желательно. Публика жаждет зрелищ, а никто, кроме Пелагии, не может танцевать Венеру Анадиомену!

Вся кровь Филимона хлынула к его голове. Он едва владел собой от охватившего его отвращения и стыда.

– Народ обезумеет от восторга, когда опять увидит ее на подмостках. Эти твари и не догадываются, что я заботился о них, хотя был пьян, как Силен.

– Высокородный префект живет лишь для блага своих рабов!

– Слушай, юноша! Это письмо нужно доставить Пелагии. Что? Почему ты не берешь послания из моих рук?

– Пелагии? – пробормотал юноша. – Она будет выступать в театре? Публично? Будет изображать Венеру Анадиомену?

– Да, что это!? Кажется, ты оглох! Верно, ты тоже был пьян прошлую ночь?

– Она моя сестра…

– Ну, так что же из этого? Впрочем, я не верю тебе, мужик!..– Мгновенно сообразив в чем дело, Орест позвал телохранителей.

Дверь растворилась и появилась стража.

– Этот парень хочет изображать из себя шута. Сделайте его безвредным на несколько дней, но не причиняйте ему зла. Вчера он спас мне жизнь в то время, когда все вы, негодяи, разбежались.

Солдаты молча окружили юношу и повели его к себе в караульную службу. Тут они стали осыпать его насмешками и издеваться, желая отомстить за его вчерашнюю отвагу. Надев на Филимона тяжелые оковы, солдаты отвели пленника в тюрьму и наглухо заперли двери. Несчастный юноша остался один.

– Подумай только, прекрасная Ипатия, что я перенес, когда в меня бросили камень и несколько сотен негодяев устремились ко мне, точно дикие звери. Еще минут десять и они разорвали бы меня на части. Как бы ты поступила в данном случае?

– Я дала бы себя растерзать на куски и умерла оставаясь верной своим убеждениям.

– Не знаю, так ли ты будешь рассуждать перед лицом смерти?

– Но разве можно человеку бояться смерти?

– Ну, если не самой смерти, то минуты агонии, которая, по крайней мере при подобных условиях, должна быть весьма неприятна. Если наш идеал, великий Юлиан, признавал необходимость некоторого лицемерия, то почему и мне не следовать его примеру? Смотри на меня, как на существо, стоящее неизмеримо ниже тебя, но поверь: достигнув власти, я докажу свою любовь к богам.

Эта беседа происходила между Ипатией и Орестом час спустя после ареста Филимона.

Ипатия устремила на наместника спокойный, проницательный взор, в котором сквозили и боязнь и