хорошо это помню. Это, быть может, единственное за столько времени воспоминание, которое не раздвоилось. Я подумал: «что-то я просчитался, не стоило мне выкидывать эту кость, что сама пришла ко мне в руки, когда я нашел парнишку. Но ее мне заменит эта». А потом я услышал смех Уолтера – недобрый смех. И его голос тоже.
– И что он сказал? – подалась вперед Сюзанна.
– «Слишком поздно, стрелок. Слишком поздно… теперь удача изменит тебе – отныне и до конца вечности… таково твое ка».
– Ну хорошо, – высказался наконец Эдди. – В суть парадокса я въехал. Память твоя разделилась…
– Не разделилась, а раздвоилась.
– Ладно, пусть раздвоилась. Это почти что одно и то же.
Эдди поднял с земли прутик и начертил на песке рисунок.
Потом указал на линию слева:
– Вот твоя память до того момента, когда ты пришел на дорожную станцию… одна линия, видишь?
– Да.
Эдди указал на линию справа.
– А это – после того, как ты выбрался из-под гор и пришел к тому месту костей, где тебя дожидался Уолтер. Линия тоже одна.
– Да.
Эдди обвел середину рисунка неровным кружком.
– Вот что тебе нужно сделать, Роланд… убрать эту двойную линию. Окружи ее мысленно крепким высоким забором и просто забудь. Потому что оно ничего не значит и ничего не меняет. Его нет. Все прошло…
– Но оно не прошло. – Роланд поднял руку с челюстью. – Если все мои воспоминания о Джейке – ложные… а я знаю, что так и есть… тогда почему она у меня? Я взял ее, чтоб заменить ту, другую, которую выкинул… а ту, что я выкинул, я нашел в подвале, на дорожной станции… но я-то знаю, что не спускался в подвал! И не разговаривал с демоном! Я ушел со станции один. Взял только воду и больше ничего!
– Роланд, послушай меня, – Эдди вдруг посерьезнел. – Если кость, что сейчас у тебя в руках, ты взял на станции… тогда дело другое. Но разве не может быть так, что все это было галлюцинацией: дорожная станция, мальчик и говорящий демон, – и тогда ты забрал челюсть Уолтера, потому что…
– Это не было галлюцинацией. – Роланд поднял на них глаза, светлые, словно повылинявшие голубые глаза испытанного солдата, и вдруг сделал то, чего ни Сюзанна, ни Эдди никак от него не ожидали… Эдди мог бы поклясться, что Роланд и сам до последней секунды не думал, что он это сделает.
Бросил челюсть в огонь.
Первое мгновение она просто лежала посреди костра – выбеленная реликвия, оскаленная в призрачной полу-ухмылке. Потом неожиданно вспыхнула алым – ослепительный красный свет залил поляну. Эдди с Сюзанной вскрикнули одновременно, прикрывая руками глаза, чтоб защитить их от обжигающей формы в огне.
Челюсть стала меняться. Не плавиться в пламени, а меняться. Зубы, торчавшие вкривь и вкось, как покосившиеся надгробия, стали сближаться. Мягкий изгиб верхней дуги распрямился и резко укоротился, как будто ввалившись.
Руки Эдди безвольно упали ему на колени. Затаив дыхание, он открываясь смотрел на кость, которая не была уже костью. Зубы ее прекратились в три перевернутых «V». Та, что посередине, была чуть больше, чем две по краям. И вдруг Эдди увидел, во что тщится она превратиться, кость, точно так же, как он увидел рогатку, сокрытую в древесном наросте.
Это был ключ.
«Запомни, как оно выглядит, запомни форму, – пронеслась в голове лихорадочная мысль. Ты должен запомнить. Должен».
Он отчаянно вглядывался в костер. Три «V», средняя – больше и глубже, чем две по краям. Три зубца… тот, что ближе к внешнему краю, как завиток, неглубокая впадинка перевернутой набок «S»…
А потом форма в пламени изменилась снова. Кость, которая стала подобием ключа, как бы свернулась сама в себя, распустившись сияющими лепестками, темными и бархатистыми, словно безлунная летняя полночь. На мгновение Эдди увидел розу – торжествующую алую розу… такая могла расцвести на рассвете самого первого в мире дня… образчик бездонной, неувядающей красоты, над которой не властно время. Глаза его жадно смотрели на это чудо, а сердце раскрылось ему навстречу. Как будто вся жизнь на свете и вся любовь восстали внезапно из мертвой кости – в этом пламени, что воссияло победно в своей перворожденной дерзости, утверждая: отчаяние – это мираж, смерть – это просто сон.
«Роза! – Мысли Эдди неслись, обгоняя друг друга. – Сначала – ключ, потом – роза! Откройте глаза и смотрите! Так начинается путь к Темной Башне!»
Неожиданно треск огня превратился в какой-то натужный кашель. Взметнулся сноп искр. Сюзанна вскрикнула и подалась назад, сбивая с платья оранжевые крупинки. Пламя могучим потоком рванулось к звездному небу. Эдди не шелохнулся. Он сидел, поглощенный видением, завороженный – в колыбели чуда, великолепного и ужасающего, – не замечая искр, плящущих у него на коже. И тут пламя иссякло. Все стало, как прежде.
Ни кости.
Ни ключа.
Ни розы.
–
Сюзанна рыдала от ужаса и потрясения, но Эдди не сразу ее успокоил: сначала, пока не забыл, поднял прутик и вывел дрожащей рукой на сырой земле рисунок.
– Ты зачем это сделал? – спросила наконец Сюзанна. – Ради бога, зачем… и что это было, вообще?
Прошло пятнадцать минут. Костер почти догорел: разбросанные угольки либо были растоптаны, либо погасли сами. Эдди молча сидел, обнимая жену; Сюзанна тихонько сидела рядом, прислонившись спиною к его груди. Роланд улегся на бок и, подтянув колени к груди, уныло смотрел на оранжево-красные угольки. Как понял Эдди, ни Сюзанна, ни Роланд не видели, как кость изменялась в огне. Они видели только, как она раскалилась в пламени, а Роланд еще видел, как она взорвалась (или, скорее, лопнула, провалившись в себя? Эдди казалось, что так все и было), и ничего больше. По крайней мере, так думал Эдди. Роланд, случалось, хранил непроницаемое молчание и ни с кем не делился своими соображениями, переваривая все в себе. И тогда из него нельзя было вытянуть ни слова. Эдди знал это по горькому опыту. Сначала он хотел рассказать им, что видел – или думал, что видел, – но, как следует поразмыслив, решил пока промолчать. Пока.
От самой кости вообще ничего не осталось – даже щепочки.
– Мне так велел внутренний голос, – ответил Роланд. – Голос моего отца; всех отцов. Когда этот голос звучит в тебе, не повиноваться ему… и немедленно… просто немыслимо. Так меня учили. Но – зачем, я сказать не могу… по крайней мере, сейчас. Я знаю только, что кость сказала последнее свое слово. Все это время я носил ее с собой, чтобы услышать его.
«Или увидеть, – поправил про себя Эдди. И снова: Помни. Помни про розу. И форму ключа».
– Она нас едва не спалила! – в голосе Сюзанны смешались усталость и раздражение.
Роланд покачал головой.
– Мне кажется, она была вроде тех фейерверков, которые запускают вельможи на праздненствах в
