На следующий день взошло солнце. И потом тоже. Прошла неделя, две, и так — месяц. Они вернулись к прежней жизни, сложившемуся укладу долгого брака, состоявшему из мелочей и привычек. Она чистила зубы, пока он принимал душ и напевал какой-нибудь хит времен восьмидесятых не очень мелодичным голосом, но без фальши. Однако теперь Дарси чистила зубы, накинув халат, а не обнаженной, как раньше, когда отправлялась в душ сразу после Боба. Теперь она принимала душ только после его ухода на работу. Если он и заметил эту перемену, то ничего не сказал. Она снова стала посещать клуб любителей книги, объяснив небольшой пропуск другим членам, из которых только двое были мужчинами, да и то на пенсии, тем, что немного простудилась и не хотела заражать остальных, высказывая мнение о новой книге Барбары Кингсолвер. Все понимающе кивнули. Еще через неделю Дарси возобновила занятия в кружке вязания. Иногда она ловила себя на том, что, вернувшись из магазина или с почты, начинала подпевать мелодии, звучавшей по радио. Они с Бобом вечерами смотрели телевизор, причем только комедии или юмористические передачи, но никогда — сводки криминальной хроники. Теперь он приходил с работы рано и после той поездки в Монпелье никуда больше не ездил. Он установил на своем компьютере какую-то программу под названием «Скайп» и уверял, что может увидеть монеты, никуда не уезжая и не тратя деньги на бензин. Он не добавлял, что вдобавок оградил себя от искушений, но это и так было понятно. Дарси следила, читая прессу, не всплывут ли где-нибудь документы Марджори Дюваль, понимая, что если муж обманул ее в этом, то обманет и в другом. Документы так и не всплыли. Раз в неделю они ходили в один из двух недорогих ресторанов Ярмута. Боб заказывал отбивную, а Дарси рыбу. Из напитков он предпочитал чай со льдом, а она — клюквенный морс. От старых привычек трудно отказаться. Дарси считала, что зачастую от них может избавить только смерть.

Днем, когда Боб был на работе, она стала редко включать телевизор. Он мешал ей слушать успокаивающее урчание холодильника и покряхтывание их уютного дома, готовящегося к зиме. И еще телевизор мешал думать. И напоминал о том, что муж рано или поздно возьмется за старое. Она не сомневалась, что Боб будет держаться изо всех сил, но когда-нибудь Биди все равно одержит верх. Боб не станет больше посылать в полицию документы очередной жертвы, считая, что этого будет достаточно, чтобы обмануть ее, и не очень переживая, что она все равно догадается. Он решит, что теперь она его соучастница. Ей придется подтвердить, что она была в курсе. Полицейские легко заставят ее признаться, даже если она и попытается молчать.

Из Огайо звонил Донни. Бизнес стремительно набирал обороты: они получили заказ на продвижение офисного оборудования и могли выйти на национальный уровень. Дарси обрадовалась, и Боб с готовностью ее поддержал, откровенно признав, что недооценил шансы Донни на успех в столь молодом возрасте. Петра тоже звонила и сообщила, что они скорее всего выберут для подружек невесты голубые платья «колоколом» длиной по колено и такого же цвета шифоновые шарфики. Она спрашивала, как, по мнению Дарси, не будет ли это выглядеть слишком по-детски? Дарси ответила, что ей кажется это очень милым, а потом они углубились в обсуждение туфель: голубые лодочки на среднем каблуке. В Бока-Гранде заболела мать Дарси. Сначала ее даже хотели положить в больницу, но когда стали давать какое-то новое лекарство, она выздоровела. Солнце всходило и заходило. В витринах магазинов постеры с тыквенными фонарями в честь Хэллоуина сменились постерами с индейками на День благодарения, а затем и рождественскими украшениями. Первые снежинки закружились в воздухе точно по расписанию.

Когда Боб, забрав портфель, уезжал на работу, Дарси расхаживала по комнатам и надолго задерживалась у зеркал, спрашивая женщину из того, другого мира, что ей делать.

И все чаще приходила к выводу, что делать ничего не нужно.

В один из не по сезону теплых дней за две недели до Рождества Боб неожиданно явился с работы сразу после обеда, громко окликая ее по имени. Дарси была наверху и читала книгу. Оставив ее на тумбочке рядом с ручным зеркалом, которое теперь постоянно там лежало, она бросилась вниз. Ее первой мыслью — ужасом, смешанным с облегчением, — было то, что все наконец закончилось. Его вычислили. Скоро сюда примчится полиция. Его заберут, а потом копы вернутся и начнут задавать старые как мир вопросы: что она знала и когда она это узнала?.. На улице выстроятся фургоны телевизионщиков. Молодые ведущие с красивыми прическами начнут трансляцию в прямом эфире от их дома.

Однако в голосе Боба не было страха. Дарси это почувствовала еще до того, как он подошел к лестнице и повернулся к ней лицом. В его голосе слышалось волнение и даже ликование.

— Боб? Что…

— Ты ни за что не поверишь! — Пальто распахнуто, лицо раскраснелось, а редкие волосы всклокочены. Как будто он всю дорогу мчался на машине с опущенными стеклами. Поскольку день был теплым, Дарси решила, что наверняка так и было.

Она осторожно спустилась вниз и остановилась на первой ступеньке, их глаза оказались на одном уровне.

— Рассказывай!

— Потрясающая удача! Ты даже не представляешь! Если и мог быть послан какой-то знак, что я — что мы! — на правильном пути, то вот он! — Боб вытянул вперед сжатые в кулаки руки. Глаза сияли и буквально искрились счастьем. — В какой руке? Выбирай!

— Боб, мне не до шу…

— Выбирай!

Она показала на правую руку, чтобы побыстрее покончить с этим. Он засмеялся:

— Ты прочитала мои мысли! Но ты всегда это умела, так ведь?

Он перевернул кулак и раскрыл его. На ладони реверсом вверх лежала одна-единственная монетка — «пшеничный цент». Обычной чеканки, но отлично сохранившаяся. Если на аверсе с изображением Линкольна нет царапин, то степень сохранности можно отнести к «хорошей» или даже «очень хорошей». Дарси потянулась за ней, но рука тут же замерла. Он кивнул, разрешая взять. Она перевернула монету, не сомневаясь, что увидит на аверсе. Ничто другое не могло привести его в такой восторг. И действительно, чеканка с ошибкой «двойная плашка», отчего цифры «1955» выглядели удвоенными. Нумизматы называют это «двойная дата».

— Господи Боже, Бобби! Где?.. Ты ее купил? — На недавнем аукционе в Майами «пшеничный цент» 1955 года ушел за рекордную сумму, превышающую восемь тысяч долларов! Монета у Боба была, конечно, не в таком идеальном состоянии, но ни один коллекционер в здравом уме не уступил бы ее менее чем за четыре тысячи.

— Господи, конечно же, нет! Меня пригласили на обед в тайский ресторан «Восточные грезы», и я почти согласился, но закопался с чертовыми счетами «Вижн ассошиэйтс». Это частный банк, помнишь, я рассказывал тебе о нем? Так вот, я дал Монике десять долларов и попросил купить мне у метро сандвич и бутылку «Фрутопии». Она так и сделала, положив сдачу в тот же пакет. Я высыпал деньги… и обомлел! — Боб забрал у нее монету и поднял над головой, счастливо смеясь.

Она рассмеялась вместе с ним, а потом вдруг неожиданно вспомнила: «ОН НЕ СТРАДАЛ». В последние дни она это часто вспоминала.

— Потрясающе, правда?

— Да, — согласилась она. — Я так за тебя рада! — Как ни удивительно, но она не лукавила. За долгие годы он не раз посредничал в покупке этой монеты и вполне мог позволить себе приобрести такую для своей коллекции. Но это совсем не то, что натолкнуться на «пшеничный цент» по воле случая. Он даже запретил ей дарить ему эту монету на Рождество или день рождения. Когда-то он сказал ей, что случайная находка является самым радостным для коллекционера событием, и вот теперь он стал счастливым обладателем монеты, ради которой всю свою жизнь перебирал полученную сдачу. Его мечта осуществилась, материализовавшись из пакета вместе с сандвичем с ветчиной и индейкой.