Англию, рассечь ее на части. Это желание уходило в глубину веков. Оно возникло задолго до Гитлера, задолго до Наполеона. Некоторые исследователи полагали, что у истоков ЕС стояла священная Римская империя. Немцы не смогли объединить Европу силой, поэтому теперь континенталисты делали подкоп под Британию, чтобы взорвать ее изнутри, пользуясь краткостью памяти человеческой, упорно работая на протяжении десятилетий, а СМИ молчали все это время, поскольку были с ними заодно.

— Блэр хочет стать президентом Европы, — продолжал Майк. — Ненавижу их всех. Теда Хита нужно поставить к стенке, как предателя.

— Насчет Блэра — сущая правда. Послушать только, как он говорит про Европу. Но у него самого почти нет шансов, хотя СМИ глушит каждого, кто не согласен с ним. Потом им раздают дешевые кредиты, и глядишь, те уже не бузят. Мы прошли войну и всегда считали, что диктатура — это не про нас, а что мы получили? Как это, по-твоему, называется? Невероятно!

Рэй подозревал, конечно, что какие-то ненормальные в народе искренне желают появления Соединенных Штатов Европы и действительно восхищаются перспективой единого федерального правительства, но лично ему они никогда не попадались. Большинство же просто не задумывалось над тем, что происходит. Следовало проделать нелегкий путь, копнуть поглубже, чтобы заметить вокруг признаки почти сформировавшейся диктатуры.

— Нужен всего один храбрец, — рассмеялся Майк, — который обвязался бы взрывчаткой и взорвал Европарламент к чертям собачьим.

Эксперты, которые выступали по радио, проявляли наглость и распущенность, а инакомыслящих ораторов немедленно лишали слова, когда они вот-вот должны были сказать что-то действительно стоящее. Теледебаты проводились проститутками, которые никогда не имели собственного мнения. Когда одинокая рука с надеждой тянулась из зала в защиту суверенитета страны, уничтожаемого иностранной бюрократией, они встретили ее усмешками. В университетах промывали мозги, всюду царил карьеризм, пресса распространяла заразу: леваки погрязли в сварах, правая окончательно стала дерьмом.

— Я был в Палестине после войны. Я могу понять этих террористов-самоубийц. Палестинцев согнали с их родной земли, преследовали и запугивали. Я не верю в то, что взрывы, направленные против невинных людей, могут помочь, но если ты палестинец, то чаще всего у тебя просто нет выбора. Этим занимается и молодежь. Однажды, когда мы станем частью СШЕ, это случится и здесь.

Телевидение и радио кишели шикарными сучками и всякими выблядками, которые высмеивали все, что составляло сущность английскости и лежало в основании британского. Достаточно быть простым белым человеком, чтобы стать мишенью для их атак. Рэй почувствовал, как его руки схватили баранку мертвой хваткой. Всю свою жизнь он ощущал на себе эти атаки, но теперь петля стала затягиваться.

— Всего-то один храбрец. Эти террористы-смертники не трусы. Может быть, они и ошибаются, убивая гражданских, но у тебя должна быть смелость, черт возьми, чтобы умереть за общее дело, особенная разновидность веры.

Рэй не мог примириться с атаками смертников на британцев и американцев в Ираке и Афганистане, но он был согласен с логикой.

— А как насчет вас? — спросил Рэй, широко улыбаясь. — Почему до сих пор не решились?

— Мне и так недолго осталось. Я старик.

— Это я и имею в виду. Вы бы могли умереть мгновенно, взорвавшись. Ваша семья гордилась бы вами. Вы бы стали героем.

Майк задумался на минуту. Рэй бросил взгляд на его лицо. Еще до того, как Майк ответил, Рэй уже видел, что идея пришлась тому не по душе и что остаток жизни он проведет в пабе с приятелями.

— Они бы поставили вам статую на Трафальгар-сквер.

— Ты так думаешь?

— Скорее всего, нет. Думаю, что они превратят площадь в пьяццу или во что-нибудь в том же роде — для туристов и яппи[20]. Кену Ливингстону[21] надоели голуби, он, видите ли, боится, что они насрут в каппучино. Вот еще один, кого стоит пристрелить. Ему не по душе день Святого Георгия[22], но всякое так называемое меньшинство тысячами валит на площадь, чтобы справлять там свои празднества.

— Такое может быть только в Англии. Нет, самоубийство не выход. Конечно, если ты мусульманин, ты можешь стать мучеником и отправиться прямиком в рай, и уж там-то ты, наконец, поимеешь всех женщин, которые отказали тебе при жизни. А у нас что? Попадешь, как минимум, в ад или как там бишь его… чистилище?

— Принимайте ислам.

Майк отрицательно покачал головой.

— Ты забыл. Я ведь не могу убивать невиновных людей.

Рэй согласно кивнул.

— Я помню. Но все-таки… Вы бы могли пробраться на заседание Европарламента, и все пройдет гладко. Они не обращают внимания на посетителей и не заподозрят старика. Ваш приятель Дел знает все о взрывчатке, ведь так?

— Однажды он взорвал целый замок.

— А Гэри как раз собирался в Амстердам, чтобы навестить сына.

— А у тебя хорошая память.

— Да-да. Так вот, пусть Дел обвяжет вас взрывчаткой, а Гэри попросите, чтобы он забросил вас в Брюссель по пути в Амстердам, прокрадитесь в их чертов парламент и щелкните тумблером. Бух. Дело сделано.

Майку не понравился этот «бух», но он решил не обращать внимания.

— А может, лучше поставить дистанционный взрыватель, использовать мобильный телефон? Дам номер моей жене. Ей это понравится.

— Слишком рискованно. Она ведь должна позвонить в самый ответственный момент.

— Да. И она позвонит слишком рано, от нетерпения. И я взорвусь прямо в пабе, как раз на последней пинте.

— Тогда тебе нужен кто-то, кому больше незачем жить, — не унимался Рэй. — Ему даже не нужно быть храбрецом. Просто слегка морально устаревшим типом.

— Хорошо сказано.

— Я подумывал о ком-нибудь с неизлечимым заболеванием.

— В теории звучит неплохо, но это неправильно. Вот что значило быть британцем, парень из будущего: это значило быть охуительно порядочным.

— Вот что, — сказал Майк, осмелев — я спрошу кого-нибудь в пабе. Люди входят и выходят — и так весь день. Наверняка найдется тот, кого это заинтересует. Я повешу объявление.

Рэй остановился у обочины, и Майк выбрался наружу. С улыбкой на лице он расплатился с Рэем и направился к входу в паб. Спина его выпрямилась, он вырос на добрых шесть дюймов. В его поступи, пока он шел к двери, чувствовалась вновь обретенная энергия. Рэй услышал голос Энджи по радио. Она спрашивала, кто ближе всех к местному «Теско»[23]. Рэй убрал деньги, вернулся в поток автомобилей и стал вникать в детали.

— Дядя в офисе? — спросил он.

— Вышел перекусить.

— Только настоящая английская еда?

— Без всякого сомнения.

Оба рассмеялись.

Рэй проехал по развязке, миновал автобусную остановку, надавил как следует на газ и вскоре он уже пытался прижаться к тротуару, подмигивая левым поворотником машинам, которые отвечали ему правым. Он услышал гудок, и ему пришлось въехать на тротуар, чтобы подобрать женщину, сражавшуюся с тележкой, полной пластиковых пакетов и с двумя маленькими мальчиками. Это было неподходящее место для ожидания — прямо на главной дороге, в облаке выхлопных газов, да еще с детьми. Рэй не понимал, что мешало ей сесть в такси на стоянке у супермаркета. Впрочем, с тем большей охотой он остановился рядом. Он быстро погрузил покупки в машину, уложив их вплотную за багажной дверцей и продолжил движение, снова приходя в себя и перенаправляя движение машины через другую развязку по Веллингтон-стрит, к