Провожу перикардиальный разрез.

М медленно опускает ножницы. Я их вижу… вижу… потом они скрываются за пределами моего поля зрения. А чуть позже я чувствую, как холодная сталь прижимается к верхней части моего живота.

Он с сомнением смотрит на врача.

— Ты уверена, что…

— Хочешь ты учиться проводить вскрытия или нет, Питер? — в голосе звучат резкие нотки.

— Ты знаешь, что хочу, но…

— Тогда режь.

Он кивает, плотно сжимает губы. Я бы закрыл глаза, если б смог, но, разумеется, не могу; я только готовлюсь к боли, которую почувствую через секунду или две, говорю себе: «Крепись!»

— Режу, — он чуть наклоняется вперед.

— Одну секунду! — кричит она.

Давление чуть ниже солнечного сплетения ослабевает. Он поворачивается к ней, на лице удивление, легкое раздражение, а может, и облегчение, потому что удалось оттянуть критический момент.

Я чувствую, как ее рука охватывает мой пенис, словно она собралась погонять мне шкурку, этакий безопасный секс с мертвыми.

— Ты упустил вот это, Питер.

Он наклоняется, смотрит на ее находку — шрам чуть ли не в самом паху, на верхней части правого бедра, вывороченная, блестящая, без единой поры кожа.

Ее рука все еще держит мой член, держит, чтобы он не заслонял шрам, только ради этого. Точно также она держала бы и диванную подушку, чтобы показать кому-то сокровище, которое ей удалось там обнаружить: монетки, бумажник, придушенную кошкой мышку… но что-то происходит.

Дорогой Иисус, что-то происходит!

— И посмотри, — ее пальцы ее пальцы гладят правую часть мошонки, движутся дальше, на бедро. — Посмотри на эти нитевидные шрамы. Его яички, должно быть, раздулись до размеров грейпфрутов.

— Ему повезло, что он не потерял одно, а то и два сразу.

— Можешь поспорить на… можешь поспорить, знаешь на что, — она смеется, и в смехе определенно слышатся сексуальные нотки. Пальцы то сжимаются, то расслабляются, рука движется, с тем, чтобы шрам оставался на виду. Движения спонтанные, но она могла бы заработать двадцать или тридцать баксов, если бы проделывала все это сознательно… при других обстоятельствах, разумеется. — Я думаю, это боевое ранение. Дай-ка мне увеличительное стекло, Пит.

— Но не следует ли мне…

— Я отниму у тебя лишь несколько секунд, — она полностью поглощена моим шрамом. — Он все равно никуда не уйдет, — ее рука по-прежнему охватывает мой пенис, сжимает, отпускает, и я чувствую, что-то продолжает происходить, но, возможно, ошибаюсь. Должно быть, ошибаюсь, иначе он бы это увидел, она бы это почувствовала…

Она склоняется так низко, что я вижу только ее спину, обтянутую зеленым халатом, завязки шапочки, напоминающие тоненькие косички. Теперь, о-го-го, тем самым местом я ощущаю ее дыхание.

— Обрати внимание, как расходятся эти лучевидные шрамы. Это осколочное ранение, которое он получил лет десять тому назад. Мы можем проверить его послужной…

Распахивается дверь. Пит от неожиданности вскрикивает. Доктор Арлен — нет, но ее рука непроизвольно сжимается, сдвигается, и выглядит все так, будто разбитная медсестра ублажает прикованного к постели пациента.

— Не вскрывайте его! — голос такой пронзительный, такой испуганный, что я едва узнаю Расти. — Не вскрывайте его! В сумке с клюшками змея и она укусила Майка!

Они поворачиваются к нему, глаза широко раскрыты, челюсти отвисли. Она по-прежнему сжимает мой конец, не осознает этого, уже какое-то время не осознает, как Пити-бой не осознает, что одной рукой держится за сердце. И выглядит он так, словно именно у него отказал главный насос.

— Что… что ты… — лепечет Пит.

— Уложила его на землю, — Расти трещит, как пулемет. — Полагаю, он оклемается, но сейчас едва может говорить! Маленькая коричневая змейка, я таких не видел никогда в жизни, она уползла под разгрузочную платформу, и сейчас лежит там, но это не важно! Я думаю, она укусила и парня, которого мы привезли. Я думаю… святое дерьмо, док, что это вы делаете? Возвращаете его к жизни по частям?

Она поворачивает голову ко мне, не понимая, о чем он… пока до нее не доходит, что ее ладонь обжимает стоящий столбом пенис. А когда она начинает кричать… с криком выхватывает ножницы из повисшей плетью, затянутой в резиновую перчатку руки Пита… я вновь думаю о старом телефильме Альфреда Хичкока.

«Бедный старый Джозеф Коттен», — думаю я.

Он мог только плакать.

Прошел год с тех пор, как я побывал в секционном зале номер четыре, и я уже полностью поправился, хотя паралич никак не хотел сдаваться: только через месяц я начал шевелить пальцами рук и ног. Я по- прежнему не могу играть по пианино, но, с другой стороны, и раньше не мог. Это шутка, но я за нее не извиняюсь. Думаю, что в первые три месяца после злосчастного инцидента именно моя способность шутить обеспечила пусть минимальный, но жизненно важный запас прочности, который позволил избежать нервного срыва и сохранить здоровую психику. И вам не понять, что я хочу этим сказать, если вы не чувствовали, как стальные ножницы, используемые при вскрытии, упираются вам в живот.

Через две недели после того, как меня доставили в морг, женщина с Дюпон-стрит позвонила полицию Дерри и пожаловалась на ужасный запах, идущий из соседнего дома. Дом этот принадлежал холостяку, банковскому клерку, звали которого Уолтер Керр. Полиция обнаружила, что людей в доме нет. Зато в подвале копы нашли более шестидесяти самых разных змей. Почти половина сдохла, от голода и обезвоживания, но остальные были живы… и очень опасны. Среди них нашлись несколько очень редких, а одна принадлежала к виду, который считался исчезнувшим с середины столетия. Так, во всяком случае, заявили консультанты-герпетологи.

Керр не вышел на работу в Городской банк Дерри 22 августа, через два дня после того, как меня укусила змея, через день после того, как об этой истории прознала пресса. «ПАРАЛИЗОВАННЫЙ МУЖЧИНА ИЗБЕГАЕТ ПОСМЕРТНОГО ВСКРЫТИЯ», гласил заголовок. В одном из абзацев репортер процитировал мои слова. Вроде бы я ему сказал, что «окаменел от страха».

В подземном зверинце Керра в каждой клетке, кроме одной, сидело по змее. На пустой клетке таблички не было, а змею, которая выползла из моей сумки с клюшками (санитары машины «скорой помощи» привезли ее вместе с моим «трупом», а потом решили попрактиковаться на стоянке), так и не нашли. Наличие яда в моей крови, этот же яд, но в гораздо меньшей концентрации, обнаружили в крови Майка, установили, но идентифицировать яд не смогли. За последний год я прочитал множество книг о змеях и нашел, как минимум одну, укус которой вызывает у людей полный паралич. Это перуанский бумсланг, отвратительная тварь, которую в последний раз видели в двадцатых годах. Дюпон-стрит отделяют от поля для гольфа «Муниципального клуба Дерри» меньше чем полмили. Пустыри и перелески.

И последнее. Кэти Арлен и я встречались четыре месяца, с ноября 1994 по февраль 1995. Расстались по взаимному согласию, в силу сексуальной несовместимости.

У меня вставало, лишь когда она надевала резиновые перчатки.