находила потеки подсыхающей спермы на экране телевизора, а один — лужу мочи в ящике комода), никаких пропаж. Так что ей осталось только перестелить постель, вымыть раковину и унитаз и сменить полотенца. За этими занятиями она не переставала размышлять, а как выглядел 322-й, что он за мужчина, если оставляет женщине, в одиночку воспитывающей двоих детей, двадцать пять центов. Должно быть, из тех, кто может одновременно смеяться и оставаться злобным, предположила она, с татуировками на руках, похожий на персонажа, который сыграл Вуди Харрелсон в фильме «Прирожденные убийцы».

«Он же ничего обо мне не знает, — мелькнула мысль, когда она выходила в коридор. — Возможно, он — пьяница, и решил, что это забавно. И действительно забавно, иначе чего ты так смеялась?»

Точно. Иначе чего она смеялась?

Толкая тележку к номеру 323, она решила, что отдаст четвертак Полу. Из ее двоих детей, так уж получалось, Полу, в сравнении с Пэтси, она уделяла меньше внимания. Семилетний, он по большей части молчал и хлюпал носом. Дарлин иной раз думала, что Пол, должно быть, единственный малолетний астматик в городе, расположенном в пустыне и славящемся чистым, сухим воздухом.

Она вздохнула и открыла 323-й, в надежде, что найдет в горшочке с медом пятьдесят баксов, а то и сотку. Конверт она увидела сразу, прислоненный к телефонному аппарату, как она его и оставляла. Заглянула в него, хотя и заранее знала, что он пуст. Не ошиблась.

Зато 323-й оставил ей кое-что в унитазе.

— Вы только посмотрите, счастья уже привалило, — вырвалось у Дарлин. Она вновь начала смеяться, когда спускала воду… не могла иначе.

Однорукий бандит, один единственный, стоял в вестибюле отеля «У ранчера», и хотя за пять лет работы Дарлин ни разу не подходила к нему, в тот день, направляясь на ленч, она сунула руку в карман, обнаружила порванный конверт и решительно шагнула к поблескивающей хромом приманке для дураков. Она не забыла о намерении отдать четвертак Полу, но что такое четвертак в наши дни для ребенка? На него даже не купишь паршивую бутылочку «колы». И внезапно ей захотелось избавиться от этой чертовой монетки. Болела спина, после кофе вдруг разыгралась изжога, настроение резко упало. Мир потускнел перед глазами, и вину она возлагала на этот чертов четвертак… словно он генерировал импульсы, которые портили ей здоровье и настроение.

Герда вышла из лифта аккурат в тот момент, когда Дарлин встала перед игральным автоматом и вытащила четвертак из конверта.

— И ты туда же? — удивилась Герда. — Ты? Нет, никогда… не могу поверить своим глазам.

- Тогда смотри в оба, — ответила Дарлин и бросила монету в щель, над которой значилось: «БРОСЬТЕ 1, 2 ИЛИ 3 МОНЕТЫ». — Начало положено.

И уже отвернулась, чтобы уйти, но в последний момент словно вспомнила о том, что «бандита» надо дернуть за ручку. Вновь отвернулась, даже не стала смотреть, как с калейдоскопической скоростью меняются изображения в трех окошечках, поэтому и не увидела, как во всех, одном за другим, высветились колокола. Остановилась она, лишь услышав, как на поддон в нижней части автомата посыпались четвертаки. Ее глаза широко раскрылись, потом она подозрительно сощурилась, словно это была еще одна шутка… или продолжение первой.

— Ты фыиграла! — воскликнула Герда, от волнения в голос вернулся шведский акцент. — Дарлин, ты фыиграла!

Она проскочила мимо Дарлин, которая стояла, как вкопанная, слушая звон монет, падающих на поддон. Долгий, нескончаемый звон. «Я счастливая, думала она. — Я счастливая».

Наконец, высыпались все монетки.

— Боже! — восклицала Герда. — Боже! Подумать только, мне эта чертофа машина не фыдала ни цента, хотя я скормила ей уйму четфертаков! Как тебе пофезло! Здесь никак не меньше пятнадцати доллароф, Дарл! А что бы было, если бы ты бросила три четфертака!

— Такого счастья я бы не пережила, — ответила Дарлин. Ей хотелось плакать. Она не знала, почему, но хотелось. Чувствовала, как слезы собираются под веками и жгут уголки глаз. Герда помогла ей собрать все четвертаки с поддона и, ссыпанные в карман, они заметно перекосили униформу Дарлин. Она подумала о том, что должна купить Полу какую-нибудь игрушку. Игровая приставка «Сега», которую он хотел, стоила, конечно, гораздо дороже пятнадцати долларов, но их хватило бы на одну из электронных игрушек в витрине «Радио- Шэк» в торговом центре, на которые он всегда смотрел, но не просил купить, знал, что бесполезно, ума у него хватало, как и соплей, но смотрел, буквально пожирал глазами.

«Не купишь ты игрушку, — сказала она себе. — Деньги уйдут на пару туфлей… или на чертовы ортодонтические скобы Пэтси. Пол возражать не будет, и ты это знаешь».

«Нет, Пол не стал бы возражать, да и, вообще, кто стал бы его спрашивать, — подумала она, перебирая пальцами четвертаки и прислушиваясь к их позвякиванию. — На что тратить деньги, решаешь ты. Пол знает, что радиоуправляемые яхты, автомобили и самолеты, так же недостижимы, как и приставка „Сега“ и все игры, в которые можно на ней играть. Ими можно только любоваться, как картинами в музее. А вот для тебя…»

Что ж, может, она и купит ему какую-нибудь ерунду на нежданно свалившиеся деньги. Какой-нибудь милый пустячок. Чтобы удивить его.

И себя.

Себя она удивила, это точно. Более чем.

В тот вечер решила идти домой пешком, не села в автобус. И, миновав половину Северной улицы, свернула в казино «Серебряный город», где ранее не бывала ни разу. Четвертаки она обменяла на бумажные купюры, их набралось на восемнадцать долларов, еще в отеле, и теперь, чувствуя, что в ее тело вселилась посторонняя душа, направилась к рулетке и онемевшей рукой протянула купюры крупье. Собственно, и рука уже не принадлежала ей, команды отдавал кто-то другой.

«Это неважно, — говорила она себе, кладя все восемнадцать розовых долларовых фишек в сектор, маркированный словом „НЕЧЕТ“. — Ты ставишь четвертак, и не важно, что теперь он превратился в восемнадцать розовых фишек, это попытка человека подшутить над горничной, которую он никогда не видел. Всего лишь четвертак, и ты хочешь от него избавиться, потому что он, пусть умножился и изменил форму, все равно посылает плохие импульсы».

— Ставок больше нет, ставок больше нет, — проворковал крупье и запустил шарик в противоход вращающемуся колесу. Шарик прыгал, прыгал, попал в гнездо и Дарлин на мгновение закрыла глаза. Когда открыла, увидела, что шарик крутится вместе с колесом в гнезде с числом 15.

Крупье пододвинул к Дарлин еще восемнадцать фишек, они напоминали ей раздавленные леденцы «Канада минт». Дарлин взяли их и передвинула все фишки на красное. Крупье посмотрел на нее, удивленно изогнул бровь, как бы молчаливо спрашивая, уверена ли она в принятом решении. Она кивнула, и он крутанул колесо. Шарик остановился на красном. Увеличившуюся горку фишек Дарлин поставила на черное.

Потом на нечетное число.

Потом на четное.

В итоге перед ней лежали пятьсот семьдесят шесть долларов и ей казалось, что она перенеслась на другую планету. Видела она перед собой не черные, зеленые и розовые фишки, а ортодонтические скобы и радиоуправляемую подлодку.

«Я счастливая, — думала Дарлин Пуллен. — Я счастливая, счастливая».

Она вновь поставила фишки, все фишки, и толпа, которая всегда собирается вокруг победителя в игорных городах, даже в пять часов дня, застонала.

— Мэм, я не могу разрешить такую ставку без одобрения питбосса, — в его голосе слышались извиняющиеся нотки. И выглядел он куда более взъерошенным, чем в тот момент, когда Дарлин, в сине- белой полосатой униформе горничной, подошла к его столу. Она поставила деньги на второй из трех секторов, на номера с 13 по 24.

— Так позови его сюда, сладенький, — проворковала Дарлин и ждала, спокойная, ногами здесь, на Матери-Земле, в Карсон-Сити, штат Невада, в семи милях от первого большого месторождения серебра, открытого в 1878 году, а головой на планете Шампаньола, пока питбосс и крупье совещались, а собравшаяся толпа перешептывалась. Наконец, питбосс подошел к ней и попросил написать на розовом листке, который вырвал из блокнота, ее имя, фамилию, адрес и телефонный номер. Дарлин написала, с