даже поздороваться забыл, видно – распирало новость сообщить, похвастаться.
– Ну, говори уже, вижу ведь – невтерпёж.
– Ага! Ящики со снарядами я снёс в укромное место. Тяжёлые!
– Посмотреть можно?
– А то! Идём!
Шли около получаса. Сначала по тропинке, потом просто по лесу.
Внезапно Мыкола остановился и гордо сказал:
– Вот, смотри.
И куда смотреть? Ящиков со снарядами нигде не было видно.
Гордый от того, что Александр ничего не увидел, Мыкола подошёл к наклонённому дереву и отвёл в сторону ветки, прикрывающие схрон.
Александр подошёл поближе и едва не застонал от разочарования. Зелёные ящики со снарядами своей маркировкой указывали, что они – осколочно-фугасные к 45-миллиметровой пушке 53К, прозванной на фронте «Прощай, Родина!» Снаряды слабенькие, для подрыва эшелона или моста не пригодные. Конечно, парень старался, и не его вина, что снаряды эти им не нужны. Ему бы 76-миллиметровые осколочные к полковой пушке или 122-миллиметровые, гаубичные.
– Ты чего молчишь, дядько?
– Снаряды слабые, Мыкола. Не взорвём мы ими ничего.
Улыбка на лице Мыколы погасла. Парень старался, таскал такую тяжесть – и зря!
Однако Мыкола, секунду помедлив, коснулся рукава Александра.
– Пойдём, ещё чего покажу!
Мыкола провёл его к небольшому оврагу, раскидал лежащие грудой на дне его ветки.
– О, блин! – только и вырвалось у Александра.
Перед ним стояла противотанковая пушка, та самая сорокапятка, снаряды от которой он только что видел в ящиках. Видно, пушку бросили при отступлении наши, причём бросили впопыхах. Сошниками она опиралась на зарядный ящик на колёсах, называемый «передком». Постромки от ящика были отрезаны. Видно, обрубили и на лошадях уехали, бросив пушку и передок.
Саша осмотрел пушку. Исправная. Только прицела нет, сняли. Обычно, когда бросали орудие, снимали не только прицел, но и затвор, чтобы им воспользоваться нельзя было. Но на этой пушке затвор стоял. Видно, торопились очень, не успели снять. Почти подарок, но что с ним делать? По танкам стрелять – так их тут нет. Пушечка лёгкая, приземистая. Бросить жалко, а использовать нельзя.
Мыкола расценил молчание Саши как сомнение.
– Ты чего, дядько? Пушка настоящая! К станции подвести да по эшелону как жахнуть!
– Слаба она по эшелону. И стрелять можно только днём. Наводить по стволу нужно, да и то с близкого расстояния – прицел-то с неё сняли. И сколько мы после такой стрельбы проживём? Немцы очередями из пулемёта посекут, и всё.
– Тогда пусть стоит, авось пригодится.
– Пусть. Только без ухода заржавеет быстро. Пушке чистка нужна, смазка.
– Эх, жаль! – огорчился Мыкола. – Я думал – у нас пушка своя будет.
– Ты бы лучше самолёт поискал, – пошутил Саша.
– А чего его искать? Вон, немецкий аэродром рядом. Самолёты на нём здоровенные – двухмоторные, с крестами.
– Откуда знаешь?
– Сам видел. И моторами каждый день ревут – только глухой не услышит.
Что-то щёлкнуло у Саши в мозгу. Ещё не зная, зачем, он попросил Мыколу:
– Покажешь?
– Да хоть сейчас!
– Тогда веди.
– Далековато.
– У тебя дела?
– Да это я так, к слову.
Дальше они шли молча. Пересекли железную дорогу, потом пошли по грунтовке. А когда вдали показалось село, обошли его стороной.
– Это Дубовка, – пояснил Мыкола. – Недалеко от неё – поле с аэродромом.
Насчёт аэродрома можно было уже не пояснять. Александр сам услышал рёв прогреваемых моторов. Из-за перелеска взлетел самолёт.
– «Юнкерс-88», – определил Саша. Непосредственно самолёт он не видел никогда – только на кадрах хроники и фото. Двухмоторный бомбардировщик наряду с «Хейнкелем-111» составлял основу бомбардировочных сил люфтваффе.
– Ты вот что, Мыкола… Посиди здесь, в перелеске, я поближе к аэродрому подберусь.
– Ой, не ходи, дядько! Голое же поле, далеко видать. У них часовые там.
– Я осторожно. Если стрельбу услышишь – сразу тикай отсюда.
Александр лёг на траву и пополз к аэродрому.
Собственно, это было ничем не ограждённое поле. На нём стояли несколько бомбардировщиков, три большие брезентовые палатки и склад ГСМ с бочками в отдалении. Были и редкие часовые, прохаживающиеся по периметру.
У самолётов возились механики, было видно, как к бомболюкам подвешивались бомбы. Где же у них склад с бомбами? Бинокль бы сейчас!
Александр всматривался в аэродромную жизнь до боли в глазах. Так, вот грузовичок поехал от самолёта в сторону. Саша не отрывал от него глаз.
Грузовичок остановился, из кузова выпрыгнули трое солдат и начали загружать в грузовик бомбы в решётчатых ящиках. У них – капонир. В земле вырыли большую яму и хранят бомбы там!
Так, это для него неудобно. Хранись ящики на земле, можно было бы выстрелить наудачу, вдруг сдетонируют. Теперь это исключалось.
Саша прополз ещё вперёд, чтобы рассмотреть всё получше, но руки его неожиданно ощутили проволоку. Лоб мгновенно покрылся холодным потом.
Проволока не просто валялась, она была натянута низко над землёй. А на концах проволоки – взрыватели от мин. Потянул неосторожно – и ты уже на том свете. Так что, ползи он быстро и небрежно, обязательно бы задел.
И это – ещё лучший выход. А если ранен? Обязательно немцы прибегут и добьют. Да и куда с ранами уползёшь? От них без медицинской помощи сам загнёшься.
Мины Александр снимать не стал – вдруг их ежедневно инспектируют? Пусть всё останется нетронутым.
Он высмотрел, что хотел, и только собирался ползти назад, как над головой прошёл и сел, подняв пыль, бомбардировщик. Он едва не задел его колёсами выпущенного шасси. За ним – второй, третий…
– Ого, сколько же вас! – вырвалось у Александра почти беззвучное восклицание.
Насколько он понял, самолеты вернулись с бомбардировки.
Быть замеченным сверху, с самолётов, он не боялся. У экипажей при приземлении одна забота – точно посадить самолёт, и лётчикам не до того, чтобы крутить головой по сторонам.
Итак, по времени всё сходится. Утром вылет, полёт на задание и возвращение на свой аэродром. И сколько аэродромов сменит авиаполк или эскадрилья, передвигаясь в отдалении от линии фронта?
Саша шустро отполз назад, к перелеску, где его с нетерпением ждал Мыкола.
Дождавшись, пока самолёты перестанут летать, они пошли к железной дороге.
Александр молчал, раздумывая. Мыкола же сгорал от нетерпения:
– Ну, видел?
– Видел, – односложно ответил Саша. – Знаешь, по-моему, твоя пушечка может пригодиться.
– А! Что я говорил! Ценная вещь!
– Только помучаемся мы с ней.
– Почему?