кандалов.
С Кольцовым он тоже особо не общался и ни о чем не просил. Не о чем ему с ментом «коляски гонять». Лишь через неделю, когда начал передвигаться (прыгать) на своих двоих и более-менее внятно говорить, обратился с просьбой:
— Слышь, мне позвонить надо. В Тихомирск, на волю. Перебазарь со своим корешом, может, разрешит от лепилы[19] брякнуть. Наверняка тут телефон есть.
Кольцов просьбу выполнил, Сергей снял кандалы и отвел Сумарокова в кабинет к врачу, предупредив, чтобы тот не подбивал своих дружков-приятелей с воли брать штурмом больницу.
— Не дрейфь, я с башкой дружу.
Говорил Сумрак минут двадцать, Сергей дожидался в коридоре. Вышел положенец мрачнее прапорщика, страдающего похмельем, поблагодарил и вернулся в палату.
Через три часа возле больницы остановилась авторитетная иномарка с тихомирскими номерами, и водитель передал охранникам два объемных пакета — «дачку» для Вити. Стражники, как требует строгая инструкция, осмотрели содержимое пакетов и изъяли запрещенные и подозрительные продукты: французский коньяк (запрещено!), английский чай (строго запрещено!), колбасу копченую отечественную (подозрительно!), нарезку рыбную норвежскую (сомнительно!), прибалтийские консервы (взрывоопасно!), бразильский растворимый кофе (перебьется!).
Сумрак с безразличием, не разбирая, бросил пакеты на свободную кровать, кивнул Кольцову:
— Хочешь, хавай…
Сам он за весь вечер так и не притронулся к «дачке», ограничившись несколькими глотками минералки. Опер съел пару яблок и банан.
Утром Сергей привез последние и не очень приятные известия. Вывел однополчанина на задний двор больницы, угостил сигаретой. Сидеть перед больничкой было бы неосмотрительно. Могли доложить, что командир «Тайфуна» нарушает должностные инструкции.
— В зоне бригада прокурорская работает. Разбираются по поводу вашей заморочки. Вышкина хотели из отпуска отозвать, только с ним связи нет, он все телефоны отключил, чтоб не доставали. Меня вчера допрашивали. Гладких заявил, что начальство в известность не ставил, дескать, сам хотел бунтовщиков угомонить. Я его спрашиваю, кому ж ты тогда из кабинета названивал? Обстановку докладывал? А он — никому я не докладывал, послышалось, наверное, тебе.
— Мутит он что-то…
— Это точно. Следачка дело на твоего соседа возбудила по триста двадцать первой, за то, что ему по харе дал. Я соврал, что вы еще не оклемались. Как в Тихомирск переведут, приедет на допрос. Передай мужичку: пусть к очередной пятилетке готовится. Меньше не получит. Обрадуется, наверно.
— Он-то, может, и обрадуется. Только я заскучаю.
Сергей ничего не ответил. Как обеспечить Женьке безопасность, он пока не придумал.
И вряд ли придумает. Даже перевод в другую колонию дело не такое простое. Хоть побег устраивай. Только куда отсюда убежишь? Найдут и довесок к сроку припаяют. Больший, чем сам срок.
— А когда в Тихомирск переведут? Примерно?
— Послезавтра, — нехотя ответил Сергей.
Они посидели еще немного, потом Гагарин проводил друга до палаты и умчался на службу.
Сумрак еще спал. Всю ночь он ворочался, видимо, страдал бессонницей, и вырубился только под утро. Повязка по-прежнему стягивала его глаз. Врач сказал, чтобы в тюремную больницу обязательно вызвали специалиста по глазным травмам.
— Да у них там каждый прапор специалист! — пробурчал Сумрак. — Второе бы зенко сохранить.
Когда он проснулся, Кольцов не рискнул сообщать приятную новость в лоб. Решил подготовить, зайдя со стороны:
— В зоне прокуратура работает.
— Много не наработает.
— Серега сказал, на тебя копают. Ты чего, куму по роже заехал?
— Если б серьезно заехал, он бы сейчас в соседней палате дох. Так, по скуле браслетами погладил…
— Боюсь, это без разницы. Главное, заехал.
— Тебе-то чего бояться? — Чувствовалось, что разговаривать с ментом у положенца особого желания не было.
— Но ты ж за меня вписался. Там, в карантине.
— Настроение было хорошее. — Сумрак не стал раскрывать истинную причину.
— Просто, если ты не вернешься в зону, мне кердык, — откровенно сказал Кольцов.
Витя ничего не ответил, несколько секунд помолчал, потом саданул гипсом по кровати, едва не согнув ее металлическую спинку.
— Да что ж это за гнилуха! Я когда-нибудь отсюда выйду?! Как в восемнадцать сел, так и мотаюсь по зонам! Осенью, наконец, откинуться хотел, так, бля, снова под «раскрутку» попал!
(Опять-таки по этическим соображениям высказывание приводится в сокращенном варианте.)
«Не надо было режим нарушать», — хотел произнести Кольцов, но промолчал. Он уже на своей шкуре понял, что нарушай не нарушай, а если захотят, будешь сидеть.
— У меня ж ни одной бабы за всю жизнь не было! — продолжал бушевать положенец.
Были ли у него мужики, опер уточнять не стал.
— Сейчас еще пятерик накрутят, и кому я потом нужен буду! Инвалидом выйду или сдохну! С-суки! Суки позорные!
В палату, услышав шум, заглянула стража.
— В чем дело? Ожил?
— Нормально все, мужики, — ответил за положенца Кольцов, — браслеты туговаты. Ноги натерли.
Стража придирчиво осмотрела помещение и, убедившись, что заключенные не смогут удрать без посторонней помощи, исчезла за дверью.
Сумрак закрыл глаза.
«Да, действительно, интересная у мужичка жизнь. Интересная и разнообразная. Сплошные путешествия и приключения. От лагеря к лагерю. Это ж он, получается, при социализме еще сел… Я бы чокнулся».
— Я вчера смотрящему за Тихомирском звонил, — снова ожил положенец. — Хреново дело. Зону поломали.
— В каком смысле? — уточнил Кольцов, не освоивший в совершенстве «блатную музыку».
— В прямом. В красное перекрасили. Кум постарался. Теперь там администрация банкует. Авторитетных бродяг по другим колониям срочно раскидывают, чтоб не мешали. Остальных дубинами по ребрам — и в ШИЗО. Активисты королями ходят. Шаман, сучара позорная, «переобулся», главкозлом стал.
— Кем?
— Председателем СКК. Совет коллектива колонии. Такие черножопые всегда легко переобуваются. «Черный зона — мы вор
Кольцов рассказал, что видел Шамана в «локалке» первого отряда.
— Да я уж понял, что он с кумом снюхался… Пес продажный… И крысу в котел он подкинул.
— То есть он теперь основной в лагере?.. Вместо тебя?
— Молодец, догадливый… Чего погрустнел?
Грустить было от чего. Привезут из больнички, а на доске объявлений уже некролог висит. Заранее написанный. «Заключенный Кольцов Евгений Дмитриевич трагически скончался от острого респираторного заболевания и потери крови. Завтра в клубе состоится гражданская панихида… Был прекрасным осужденным, вставшим на путь исправления… Режим не нарушал… Вечная память». — «Что, нравится?» — «Да, ничего… И фотка хорошая. Как живой». — «А раз нравится, пошли… Панихиду переносить нельзя».
