добровольно не выйдет. Можно, конечно, вырубить и вытащить — никто за него не впишется, но Шаман велел сделать все по-тихому. А значит, надо использовать самое коварное оружие — доброту.

Блатной незаметно, серой мышью скользнул в барак. Народ не обратил на него внимания, все теснились возле окон и обсуждали происходящее, делая ставки, кто возьмет верх — зэки или администрация. Кольцов сидел на своей шконке, прислушиваясь к разговорам. Шлямбур вынырнул из тени, подсел рядом и зашептал:

— Слышь, мент… Наши базар слышали, что тебя кум прессануть собрался. Под шумок. Лыбишься ты ему не очень широко.

Кольцов недоверчиво прищурился:

— И что?..

— Сейчас цириков за тобой пришлет. Там, за сортиром, дырка в локалке есть, ныряй в нее и отсидись, пока все не стихнет.

— А тебе-то какая печаль?

— Никакая… Сумрак велел. Айда, провожу…

Шлямбур снова скрылся в тень и вынырнул возле дверей, откуда призывно помахал рукой. Кольцов до этого не общался со Шлямбуром, но знал, что тот дружбанит с Казбеком. И с чего вдруг такая забота? И как это Сумрак мог похлопотать за мента, если его самого пять минут назад протащили мимо барака в штаб? Что ж он, улучил момент и велел Шлямбуру предупредить? И, главное, дырка в локалке находилась вовсе не за сортиром, а у торца барака — об этой «страшной тайне» знали все активисты. Ну и хитры вы, блатные, с подходцами вашими… Но разобраться с вами все равно придется.

Бывший опер решил задать Шлямбуру пару уточняющих вопросов, предупредив об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Шлямбур же отвечать на них не собирался, помня о своем конституционном праве. И когда мент оказался за порогом барака, подскочил к нему сзади и упер под ребро заточенную алюминиевую расческу.

— Быстро к сортиру… Запорю…

— Тихо, тихо, не гоношись… Понял я, понял.

— А понял — шевели копытами.

Расческа проткнула робу. Остра… Кольцов не сопротивлялся, помня об умении блатных мастерски обращаться с колюще-режущим оружием. Моргнуть не успеешь, как пика окажется в почке, а душа на Страшном суде. Но и покорно идти на заклание он не собирался. Надо просто правильно выбрать момент.

Часовые на воротах локалки любовались процессом подавления бунта, поэтому парочку, вышедшую из барака, не заметили. Удобный момент настал, когда лицо Шлямбура накрыл луч прожектора с вышки. Кольцов не стал бить с разворота — зэк мог почуять движение и среагировать. Поэтому он просто отскочил в сторону и бросился бежать к заветной дырке в заборе. Краем глаза засек, как от сортира отделились две тени.

— Стой, сука!..

«Стрелять буду», — добавил про себя опер.

Бегал он неплохо, особенно кроссы — каждый год отдувался за райотдел на смотрах профессионального мастерства. А сейчас вообще мчался по-олимпийски, словно за золотом… Как забавна и переменчива жизнь! Обычно догонял он, а от него — убегали.

Но быстро сказка сказывается, а дело еще быстрее делается. Особенно когда заточка в спину дышит. Шлямбур подготовился к забегу намного хуже — открытый туберкулез, никотин, карцер, никаких тренировок, да и мотивация не та… И когда Кольцов нырнул в спасительную дырку, соперников отделяло от него целых пять метров. Впрочем, посрамленный преследователь не собирался сдаваться без боя, тоже ловко преодолев полосу препятствий. Уж больно хотелось окропить землицу кровушкой ментовской, насладиться его предсмертными хрипами и агонией. За забором к блатному присоединились еще трое. Кольцов четко расслышал голосок Шамана: «Где он?!»

— К промке, гад, побежал!..

Опер действительно сначала помчался к промышленной зоне, она находилась ближе всего, но потом здраво рассудил, что прятаться в гробах — плохая примета. Поэтому он резко свернул и, укрываясь за кустами, устремился к штабу. Там точно искать не будут, а если и найдут, при «Тайфуне» резать не станут — постесняются.

Этого маневра враги не заметили и отправились по ложному пути — к гробам. Удачи вам и терпения в поисках!

До главного здания администрации, опоясанного кольцом кустарника, Кольцов добрался относительно благополучно. Здесь он выбрал место поукромней, присел и отдышался. Все, теперь главное — не высовываться и не создавать себе рекламу, чтобы не попасть под горячую руку «Тайфуна». Никому не придет в голову, что заключенный затихарился прямо под зашторенными окнами начальника оперчасти. Со стороны дорожки его не видно — кусты уже начали покрываться ранней листвой.

Да, мечты сбываются… Угрозы Шамана — не кот начхал. Этот джигит-«душелюб» не успокоится, пока его не прикончит. Гляди-ка — только-только Сумраку ласты завернули, как Шаман сразу подсуетился! Словно заранее знал… А иначе как он оказался в локалке активистов, если все нормальные люди с «Тайфуном» бьются? Да еще и не один оказался, а со своими кунаками-пристебаями!

Разгадать сию загадку Кольцов не успел. Его отвлекли до боли знакомые звуки, которые вылетели из приоткрытой форточки кумовского кабинета. Так обычно звучит мягкое человеческое тело, когда падает на твердый пол. Картину дополнил демонический голос Гладких: «Молись, сучара!..»

После таких обнадеживающих предложений волей-неволей хочется посмотреть на молящегося. Хоть одним глазком. Даже под угрозой быть замеченным.

Кольцов привстал и осторожно глянул в зарешеченное окно. Неплотно задернутые шторы позволяли оценить сцену. Сцена симпатичная. Голова может закружиться от восторга. От счастья, что не ты сейчас сидишь на стуле в наручниках.

А Федор Васильевич — сатрап, однако, хоть и заботливым прикидывается. К тому ж фантазер. Дыроколом бить — не каждый додумается. Видимо, дубинкой — это пошло, без изюминки. Да и лупит с пониманием, не абы как, а в нужные места человеческого организма. Организм уже основательно разрушен: не пойми кому и принадлежит. И только оценив общую ситуацию, можно догадаться, что на стуле сидит господин Сумрак… И вряд ли он самостоятельно помолится. И даже встанет.

Услышав голоса за спиной, Кольцов быстро опустился на землю. Пара «тайфуновцев» в масках зашли в штаб.

Да, хреновато дело… Сумрак живым из кабинета не выйдет — к бабке не ходи. Потом спишут на неповиновение или несчастный случай на производстве. Сколько таких вариантов. У положенца наверняка нет ни родных, ни близких, жаловаться и искать правды некому. А не станет Сумрака — смело заказывай гроб на «промке». Не для него — для себя. Сбежать нереально, куму жаловаться тоже. Можно, конечно, принять предложение постукивать, но… Как-то не хотелось. Не вызывает Гладких ни уважения, ни доверия.

Евгений Дмитриевич Кольцов и сам не ангел, тоже народ на компромате вербовал, но никогда сей компромат не создавал — использовал только готовые грехи человечка. Нагрешил? Отрабатывай!.. А здесь без всяких грехов нагибают. Не желаешь работать — будем прессовать. Прессом или дыроколом.

И ведь, блин, прессуют. Остается надеяться, что дырокол сломается, положенец выживет и вновь приступит к исполнению служебных обязанностей.

Как там дела, кстати? Кольцов, осмотревшись, приподнялся и вновь прилип к окну. О, да у нас пополнение! «Тайфуновец» в маске. Палач, наверное. Видно, Гладких слабоват духом человека замочить, даже зная, что ему за это ничего не будет. Или брезгует, мараться не хочет. На это есть люди в черном. Сделают профессионально и быстро. Щелк кулаком по горлу — и инфаркт миокарда. Или туберкулез. В свидетельстве о смерти. Потом скорые проводы в последний путь на тюремное кладбище.

Палач не спешил приступать к выполнению своих почетных обязанностей. Вставил в ножны дубинку, стянул масочку и вытер вспотевшее лицо. Потом он глянул в окно, словно опасаясь случайных свидетелей. Но Кольцов не пригнулся. И не потому, что стекло отражало свет и палач вряд ли засек бы наблюдателя. Не пригнулся, потому что узнал его…