монахини и умерла в благочестии. Однако, по некоторым данным, опубликованным в конце XIX века, наша историческая Ксения – вовсе и не дочь, а сестра Бориса (см., например, «Русская старина», 1899, июль, с. 170). У Сумарокова же в пьесе «Дмитрий Самозванец» Ксения – дочь не Бориса, а Василия Шуйского. Заметим, что имя Ксения впервые появляется в русской истории при описании как раз этого периода, смутного времени. Дословно по-гречески это имя-прозвище значит «чужая», так что его можно с полным успехом отнести и к польке Марине-Маргарите, и к угорке-венгерке Марии Нагой-Надь, и к любой «чужестранке» или «иноверке»…

Заметим еще, что Басманов у Лопе де Вега – не «русский боярин», а иностранный наемник на службе в Московии, и то же самое совершенно независимо утверждал историк Ю. Крижанич.

В первой части книги мы уже говорили о пушкинской «Истории села Горюхина», в которой изложена история сочинения русской истории. Пушкин совершенно не случайно говорит, что произведения горюхинского литератора Архипа-Лысого (читай: старой лысой клячи Мусина-Пушкина, сочинителя «древнерусской» истории) «в красоте воображения превосходят идиллии г-на Сумарокова». (См. А. С. Пушкин. ПСС в 10 томах, т. 6., М.: АН СССР, 1957. С. 189.)

Еще одну попытку описать смутные времена в Московии предпринял И. Шиллер (1759–1805), но его «Деметриус» остался неоконченным. А вот бессмертного «Дон Карлоса» Шиллер в 1783–1785 годах написал, причем на тех же материалах…

Романизированная история про Самозванца начала оформляться во времена Алексея Михайловича – сначала по писаниям П. Петрея, затем в версии Ю. Крижанича и последующей обработке Сильвестра Медведева. А после Сумарокова своего «Самозванца» опубликовал и небезызвестный Ф. Булгарин (в 1830).

Что же касается истории пушкинского «Бориса Годунова», то в рукописи эта трагедия была озаглавлена как «Комедия о царе Борисе и Гришке Отрепьеве» (там же, т. 5, с. 611). Это название явно отражает отношение Пушкина к традиционной историографии «эпохи Годунова» как к вымыслу.

Теперь, имея в виду литературно-драматургическую основу традиционной историографии Смутного времени, можно отставить в сторону беллетристику и попытаться выявить некоторые реальные факты (условно «реальные») того времени. Не могли же в конце-то концов выдумать ВСЁ.

Совершенно точно, что в 1605–1620 годах с внешней стороны в Московии происходила отчаянная борьба за власть и имущественные права между «польско-литовской» и «шведской» партиями, – а за «партиями» всегда стоит что-то большее. Борьба эта шла с переменным успехом. На первом этапе преимущество получила «польская» партия, посадившая в Москве своего ставленника в 1605 году. Затем «шведская» партия, было, взяла реванш с приходом к власти Василия Шуйского в 1606 году, но «польская» партия уравняла шансы выдвижением «Тушинского Вора» в 1608 году. Поляки даже добились, путем устранения Шуйского и разменом его на «тушинца» в 1610-м, признания Владислава-поляка Великим князем Московским. «Шведская» партия при этом получила некоторую компенсацию в виде Смоленска в 1611 году. Новгородцы в это же время вели со шведами переговоры о приглашении на московское княжение шведского наследника Карла-Филиппа. А в самом Новгороде, как совершенно справедливо указывает Р. Г. Скрынников (см. «Крест и корона»), в это время полностью восстановилось республиканское управление.

Конечно, влияние Швеции и Польши заключалось не в поставке на Русь марионеток, а в попытках правителей этих стран получить вторую корону, превратив Москву в центр своей периферии, каковой была для Польши Украйна[26] (окраина), а для Швеции Финляндия.

Роль Англии оставалась до поры темной, а потому выход на обескровленную долгими разборками московскую сцену английской партии – принципиальный момент истории 1611 года. Конечно, и до этого основная деятельность английских колонизаторов не прерывалась. Они исправно вывозили через Архангельск в Англию позарез нужное Британии стратегическое сырье: селитру и серу с Нижней Волги для изготовления пороха, лен для плетения канатов, необходимых для изготовления такелажа строившегося флота, лес, скупавшийся ими на корню, сыромятную кожу для конских сбруй и т. д.

Когда же смена власти в Москве стала всерьез угрожать английской монополии на Волге, именно английская «Московская компания» дала деньги на вооружение наемной армии, которую позже назвали «всенародным ополчением».

Приведем характерное свидетельство о Нижнем Новгороде: «Назначаемые на офицерские должности иностранцы получали в Нижегородском уезде земельное жалование (далее приводятся примеры выделенных иноземцам имений. – Авт.). В 1614 г. в составе Нижегородского гарнизона было 500 русских стрельцов и 200 иноземцев. В 1620 г. их количество не уменьшилось, хотя в 1619 г. 500 нижегородских стрельцов перевели на жительство в Калугу». (См. «Нижний Новгород. Архитектура XIV – начала XX в.», Н. Новгород, изд. «Нижегородские новости», 1994, с. 12.)

Когда искали военачальника для ополчения, послали за князем Пожарским. Что же ответил князь на это приглашение? А вот что: «Рад я вашему совету, готов хоть сейчас ехать, но выберите прежде из посадских людей, кому со мною у такого великого дела быть и казну сбирать». Оно, конечно, без средств военная структура действовать не может, но напомним, речь шла о войне с уже захватившими Москву польскими войсками. Кузьма Минин начал сбор средств. «Кто не хотел давать волею, у тех брали силою», – пишет С. М. Соловьев.

Здесь данные историков расходятся: «Брали «третью деньгу», т. е. третью часть имущества или годового дохода», – пишет Н. Н. Воейков («Церковь, Русь и Рим», с. 439), а по данным Р. Г. Скрынникова, «посадский «мир» санкционировал принудительный сбор пятой деньги» («Крест и корона», с. 372).

Да, в сентябре 1611 года денег на вооружение нового ополчения в Нижнем волею давать не хотели. Тогда Минин предложил: «Если мы хотим помочь Московскому государству, то нам не пожалеть имущества своего, да не только имущества своего, но не пожалеть дворы свои продавать и жен и детей закладывать…» (см. «Хроника смутного времени», с. 364). Кто реально мог дать денег под такой ужасный залог? Скорее всего, английские купцы, эксплуатировавшие соляные копи в 15 км от Нижнего и имевшие в городе богатую факторию.

На запах денег и слетелись в Поволжье «казаки западноевропейские»: наемники типа Я. Делагарди, Я. Маржерета и прочих, которым другие партии перестали платить и задолжали. Кстати, Дмитрий Пожарский, находясь в Ярославле в 1612 году, вел переговоры о помощи даже с представителями австрийского императора Матвея Габсбурга (см. «Государи дома Романовых», с. 56).

Это ополчение, в большинстве своем состоявшее из наемников, будучи полностью экипированным на английские деньги, отправилось наводить порядок… нет, не в Москву, а в Казань, где для начала убили бывшего члена совета при Федоре Иоанновиче, воеводу Бельского, а затем вверх по Оке в Рязань, и вверх по Волге в Ярославль. Весной 1612 года в Ярославле англичане устроили свою штаб-квартиру, куда прибыла целая команда с Британских островов (см. А. П. Торопцев, с. 447–448).

Эта команда привезла английские корабельные пушки, которые и сегодня можно видеть в музее города Переславля-Залесского. Правда, там они числятся как отобранные у поляков – но какие поляки под Переяславлем, если, по традиционной историографии, их геройски остановили защитники Троицкой лавры в 70 км по пути из Москвы? Нет, эти пушки скорее всего остались от англовооруженного ополчения, занимавшего стратегически важный перекресток дорог из Ярославля в Москву и из Владимира в Тверь, перекресток, на котором и стоит Переславль-Залесский!

В Костроме англичане нашли сына «тушинского» патриарха Филарета, Мишу Романова с маменькой, после чего и состоялась англо-романовская сделка. Самое забавное, что Мишу-то Романова в 1613 году не только на Соборе избирали в цари заочно, но и почти месяц спустя вообще не могли разыскать, пока его не доставили под охраной из Костромы! (См. «Государи дома Романовых»).

Да еще потребовалось уговаривать его матушку, монахиню Марфу; зная возможности своего дитяти и понимая, что быть ему не более, как марионеткой на престоле, она очень противилась его отъезду.

И кстати: откуда о том, что избран новый царь и что он находится в Костроме, да не абы где, а в определенном монастыре, узнали крестьяне в окружающих лесах? Трудно предположить, что в избе Ивана