тёмно за упущениями переписчиков понималась, что подлинно о положении мест дознаться было нельзя. И сия их разность понудила меня искать другие такие манускрипты и сводить вместе, а что в них неясно, то более следовало от иноязычных изъясниться, и посему я, оставив географию совсем, стал более о собрании этой Истории прилежать».

Работа, за которую взялся В. Н. Татищев еще при Петре и впоследствии завершенная целой плеядой историков при Екатерине, была важна и своевременна. Но представьте, сколь сложно было и ему, и тем, кто шел за ним, составить себе представление о древней русской истории, если даже о временах весьма к ним близких не было достоверных сведений!

В. Н. Татищев родился в 1686 году, всего лишь через семьдесят три года после того, как Собор 1613-го возвел на престол первого Романова. Но вот оказывается, – как о том написано в юбилейной книге «Государи из Дома Романовых, 1613–1913» (изд. И. Д. Сытина, М., 1913), – практически нет документов ни о составе Собора, ни о его ходе. Судить о них можно только по «Книге об избрании» первого Романова, написанной боярином А. С. Матвеевым шестьдесят лет спустя! От тех времен осталось только два разноречивых экземпляра «грамоты об избрании Михаила Романова на царство», и грамота, адресованная Строгановым, в которой новоиспеченный царь и Собор просят Строгановых: «хотя теперь и промыслов убавьте, а ратным людям жалованье дайте, сколько можете».

Из этой грамоты, казалось бы, следует, что к власти Романовы вознеслись на бердышах и пиках наемников («ратными» в русских летописях называли чужих воинов на русской службе), и на деньгах Строгановых. Но мы обратим внимание на то, что оценили заслуги Строгановых лишь через сто лет! Петр I пожаловал дворянство Григорию Строганову (1656–1715), объединившему в своих руках все владения семьи, но – за развитие военной промышленности. Затем он же дал баронство его сыновьям. Внук Григория, Александр Сергеевич Строганов (1733–1811), получив от Екатерины II графский титул, стал членом Государственного Совета, президентом Академии художеств. Нельзя исключить, что, будучи причастны к составлению документов «из русского прошлого», члены этой семьи приняли определенные меры, чтобы возвеличить вклад семьи в российскую историю.

Итак, понадобилось целых сто пятьдесят лет – от прихода к власти Михаила Романова и до воцарения Екатерины II, чтобы появилась связная «История Государства Российского».

Создание имиджа новой, имперской России (а не Московии) и написание нужных художественных и прочих произведений на исторические темы началось при Анне Иоанновне и всячески стимулировалось позднее при Елизавете Петровне. А первым «пиарщиком», подражателем Шекспиру в драматургии, становится А. П. Сумароков со своими трагедиями на «древнерусские» темы: «Хорев» (1747) и «Синав и Трувор» (1750).

Последний этап сочинения традиционной истории России происходит в период 1775–1795 годов, причем при непосредственном влиянии и деятельном участии самой Екатерины II. Часть этой работы, связанной с созданием истории «Древней Руси», Екатерина поручила А. И. Мусину-Пушкину, собравшему большую коллекцию древнерусских памятников литературы. Ими широко пользовался при написании своей «Истории» Н. М. Карамзин. Но создавалась, – подчеркнем это еще раз, – не научная история прошлого нашей страны, а ее политическая версия.

Шедшая вслед за древними версиями «предпетровская» историография XVII века – это историография не имперского, а местного московского масштаба. Ее основная цель только в обосновании претензии Москвы на владение и управление огромными территориями Евразии. А реализованы претензии были Петром, что и отражено в истории. Характерно, что в декабре 1721 года по случаю торжественного въезда Петра в Москву на специально построенных триумфальных воротах герцога Голстинского в Немецкой слободе было два образа: Ивана Васильевича с надписью «Начал», и Петра – с надписью «Совершил» (сообщает И. Е. Забелин). «Екатерининская» же историография есть обоснование владения действительно завоеванными ею в 1764–1794 годах землями от Кракова до Владивостока и колониями в Северной Америке.

Екатерина II сама и набросала необходимую уже не для предыдущих Романовых-московитов, а для своей евроазиатской Российской империи «древнерусскую канву», сверяясь при этом с английским шекспировским образцом. Это видно из ее «Записок касательно русской истории», в частности, из эссе «Чесменский дворец», где прямо показано, в какой последовательности надо выстроить историю и какие из ранее заявленных персонажей должны в этой истории участвовать, например: Всеволод Большое Гнездо и Александр Невский.

В этом эссе повествуется, как некий старый инвалид, «обходя рундом вокруг Чесменского дворца», услышал разговор находящихся в дворце портретов и медальонов. А хранились во дворце изображения всех современных Екатерине государей Европы, и якобы всех вообще государей России.[10] Героев много; приведем в качестве примера разговор с древними русскими князьями:

«ФРИДРИХ [принцу Генриху]. Брат мой, кто этот бородач, которого я там вижу? Господин бородач, кто вы такой?

Cв. АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ. Не нужно судить о людях по бороде. Таков, как я есмь, я никогда не предпринимал несправедливых войн. Я защищал свою родину и своих союзников храбро и успешно против шведов, литвы и тевтонских рыцарей, основавшихся в Ливонии и Пруссии. Мои достоинства и в особенности мое бескорыстие привлекли мне доверие моего народа и моих соседей. Мои родные меня любили и уважали, потому что я был справедлив и без зависти по отношению к ним; моя праведная жизнь и мудрость способствовали моему причислению, после смерти, к лику преподобных.

ФРИДРИХ. Всего вам доброго, господин преподобный, поглядите-ка, сколько достоинства скрывалось под этой бородой.

Св. АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ. Дорогой сотоварищ, недостаточно остроумничать насчет бороды своего ближнего; нужно понимать достоинства, не смотря на бороду. Я родился и жил до 1740 года. Вы могли бы меня знать, если б столько же занялись этой частью истории, которая меня касается, сколько французскими стихами. Не моя вина., если вы со мной знакомы не более, чем с немецкой литературой, хотя это литература вашей родины; а вообще, слуга покорный, я не имею ничего общего с вами ни на этом, ни на том свете.

ФРИДРИХ. И прекрасно, но кто эти другие господа с такими заросшими подбородками?

Св. АЛЕКСАНДР. Направо от меня вы видите моего отца, налево моих братьев; против меня Всеволод, мой дед, и двое моих дядей.

ФРИДРИХ. Полагаю, что все это не умело ни читать, ни писать?

ЯРОСЛАВ ЯРОСЛАВИЧ. Никто из нас не мнил прослыть писателем, не зная грамматики и орфографии; но зато мы все умели воевать.

ФРИДРИХ. Но какое у вас громадное родство!

ВАСИЛИЙ ЯРОСЛАВИЧ. Дом Рюрика был в родстве с большинством из королей: племянница моя Анна вышла замуж за Филиппа, Второго по имени, короля французского.

ФРИДРИХ. А дедушка никогда не разговаривает?

ВСЕВОЛОД ЮРЬЕВИЧ. Я не люблю долгих разговоров; впрочем, я могу вам сказать, что я основатель Владимирского княжества, где прокняжил 35 лет».

Екатерина, кстати, была уверена, что Москву основал сын Невского Даниил в конце XIII века, а Юрия Долгорукого ни разу не упоминает; что варяги – родом с Дона, и пришли в Скандинавию из Руси, и т. д. Тур Хейердал уже в наше время искал доказательства этой версии. Но сама императрица, судя по ее текстам, явно путалась, сколько должно быть Владимиров, сколько Ярославов и кто кому кем приходится. А трехсотлетний разрыв между Даниилом Московским и Василием Шуйским в екатерининской редакции истории России так и остался ничем не заполненным…

Она сочинила две драмы на темы прошлого: «Историческое представление из жизни Рюрика и Олега, подражание Шекспиру» и «Начальное управление Олега», обозначая главные вехи своей истории. Естественно, «шекс-пи-аровский» почин императрицы был немедленно подхвачен придворными литераторами.

В 1765–1770 годах Сумароков по заказу Екатерины пишет оды, призванные исторически обосновать