Шарп подумал, рассказать ли Хогану о своем желании пойти с «Отчаянной надеждой», но понял, что инженер-ирландец скажет, что он свихнулся, и промолчал. Вместо этого он протянул Хогану подзорную трубу и молча ждал, пока инженер изучал брешь. Хоган проворчал:

– Должно сработать.

– Уверен? – Шарп забрал подзорную трубу, пальцы инстинктивно погладили медную табличку: «В благодарность. АУ. 23 сентября 1803 г.»

– Мы никогда не уверены. Но я не знаю, что еще можно сделать.

Заботой инженеров было сказать, «сработает» ли брешь, когда, на их взгляд, по упавшим камням и обломкам стены сможет забраться атакующая пехота. Шарп посмотрел на невысокого майора:

– Звучит нерадостно.

– Да и с чего бы? Осаду никто не любит.

Хоган, как и Шарп чуть раньше, попытался представить, какие ужасы французы приготовили за брешью. Осада, теоретически, была самым научным из способов ведения войны. Атакующие пробивают укрепления, обе стороны знают, когда бреши «сработают», но все преимущества – на стороне обороняющихся. Они знают, куда и когда будет направлен главный удар, сколько примерно людей вместит брешь. Дальше наука кончается. Нужно большое мастерство, чтобы правильно разместить батареи, проложить траншеи, но когда инженерная наука подготовила брешь, пехоте остается только вскарабкаться на укрепления и умереть среди руин. Осадные орудия свое дело сделали. Они могут стрелять до последнего момента, как стреляют сейчас, но скоро придет время байонетов, и только необузданная ярость сможет провести атакующих через все заготовленные ужасы. Шарпу снова стало страшно лезть в брешь.

Казалось, ирландец читал его мысли. Он хлопнул Шарпа по плечу:

– У меня предчувствие, Ричард, что все будет хорошо. – Он вдруг резко переменил тему. – Что слышно от твоей женщины?

– Которой?

Хоган фыркнул:

– Которой? От Терезы, конечно.

Шарп покачал головой:

– За последние шестнадцать месяцев – ничего. Я не знаю, где она.

Или даже, подумал он, жива ли она. Ее война с французами звалась «герилья», «маленькая война», и бои велись в холмах и скалах неподалеку от Сьюдад-Родриго. Они не виделись с тех пор, как расстались под Алмейдой, и он тосковал, думая о ней. У нее было лицо ястреба, худое и жесткое, темные волосы и глаза. Тереза была прекрасна, как прекрасна шпага: тонкая и жесткая.

После, в Англии, он встретил Джейн Гиббонс, чей брат, лейтенант Кристиан Гиббонс, пытался убить его при Талавере. Гиббонс был теперь мертв, а Джейн – прекрасна, как воплощение мужской мечты: женственная блондинка, стройная, как и Тереза – но на этом сходство кончалось. Испанка могла разобрать винтовочный затвор за тридцать секунд, прикончить человека за пару сотен шагов, часами лежать в засаде, она знала, как убивать француза медленно, чтобы отомстить за изнасилование и убийство матери. Джейн Гиббонс умела играть на фортепиано, могла написать приятное письмо, знала, как пользоваться веером на балу, и находила удовольствие, спуская деньги на модисток в Челмсфорде[10] . Они отличались друг от друга, как сталь и шелк, но Шарп хотел их обеих, хотя и понимал, что мечты эти тщетны.

– Она жива, – мягко произнес Хоган.

– Жива?

– Тереза.

Хоган мог знать. Несмотря на недостаток инженеров, Веллингтон держал Хогана при штабе. Ирландец говорил по-испански, по-португальски и по-французски, мог расшифровать любой вражеский код, поэтому он проводил много времени с партизанами-герильерос или с офицерами Исследовательской службы Веллингтона, в одиночку, не скрываясь, отправлявшимися за линию фронта. Хоган возглавлял то, что Веллингтон именовал «разведкой», и Шарп знал, что если Тереза все еще сражается, Хоган слышал об этом.

– Что ты слышал о ней?

– Не очень много. Она надолго уезжала на юг, одна, но я слышал, что она вернулась. Отрядом руководит ее брат, не она, но ее по-прежнему называют La Aguja.

Шарп улыбнулся. Это он придумал ей прозвище – Игла.

– Зачем она ездила на юг?

– Не знаю, - улыбнулся Хоган. – Взбодрись, увидитесь еще. А если нет, то я с ней закручу!

Шарп покачал головой. Прошло много времени, а она не сделала ни одной попытки найти его!

- Должна быть последняя женщина, сэр, как последний бой.

Хоган зашелся хохотом:

– Боже небесный! «Последняя женщина», балбес ты угрюмый! Ты мне еще скажи, что собираешься принять сан! – он утер слезы. – «Последняя женщина», надо же! Затем он снова посмотрел на город и сказал уже более серьезно:

– Послушай, мне надо идти, а то в штабе Веллингтона решат, что смогут обойтись без еще одного ирландца. Присмотри за собой, ладно?

Шарп улыбнулся и кивнул:

– Хорошо, я обязательно выживу.

– Полезное заблуждение, но ты хоть пришел в себя, - Хоган улыбнулся и потащился сквозь снег в сторону штаба Веллингтона, а Шарп снова повернулся к Сьюдад-Родриго. Выжить. Сейчас не время воевать. Начало года, когда люди с надеждой смотрят в будущее, мечтая о далеких удовольствиях, о маленьком доме и хорошей женщине, и чтобы друзья забегали по вечерам. Зимой армия находится в лагерях в ожидании, пока выйдет солнце, просушит дороги и очистит реки ото льда, но Веллингтон наступал все первые дни нового года, и французский гарнизон Сьюдад-Родриго, проснувшись однажды холодным утром, вдруг обнаружил, что в 1812-м война и смерть пришли раньше весны.

Сьюдад-Родриго был только началом дела. Из Португалии в Испанию ведут две дороги, способные выдержать тяжелую артиллерию, бесконечную череду повозок и поступь батальонов и эскадронов. Сьюдад-Родриго защищает северную из них, и сегодня, когда церковный колокол пробьет семь раз, Веллингтон планирует взять крепость. Затем, как знала вся армия и вся Испания, нужно было захватить и южную дорогу. Чтобы защитить Португалию, чтобы атаковать в Испании, британцы должны контролировать обе дороги, а чтобы контролировать южную дорогу, нужно взять Бадахос.

Бадахос. Шарп бывал там, сразу после Талаверы, но до того, как испанская армия трусливо сдала город французам. Сьюдад-Родриго большой город, но по сравнению с Бадахосом он был ничтожным, стены Сьюдад-Родриго выглядели грозными, но рядом с бастионами Бадахоса их было бы не разглядеть. Мысли Ричарда Шарпа полетели на юг, поплыли вместе с пороховым дымом над Сьюдад-Родриго, над горами, туда, где в тени мощной крепости текли холодные воды Гвадианы.

Бадахос... Дважды британцы не смогли отбить его у французов. Скоро они должны попытаться снова.

Он повернулся и начал спускаться с холма, чтобы вернуться к своей роте. Да, конечно, может случиться чудо. Гарнизон Бадахоса может подхватить лихорадку, может взорваться пороховой склад, может внезапно кончиться война, но Шарп знал, что эти надежды не сильнее порывов ветра. Он думал о своем капитанстве, о приказе, о том, что Лоуфорд, его полковник, никогда не заберет у него легкую стрелковую роту – и о том, почему он до сих пор не записался в «Отчаянную надежду». Это могло бы обезопасить его чин, кроме того, он пройдет испытание, преодолеет страх, который испытывает каждый, первым входя в брешь. Он не записался добровольцем и не может показать в Сьюдад-Родриго свою храбрость, которую демонстрировал уже не раз – значит, время для доказательств придет позже.

В Бадахосе.