Господин де Риб развивает свою мысль:
«Исполнение этого приказа — речь идет о борьбе с партизанами — осуществлялось на основании распоряжений командующих группами армий, в свою очередь, руководствовавшихся прямыми указаниями подсудимого Кейтеля».
Опять появляются пресловутые «указания Кейтеля», хотя в обвинительном заключении французской стороны черным по белому записано, что:
«Кейтель как начальник штаба ОКВ не имел права отдавать приказы непосредственно главнокомандующим составными частями вермахта».
В заключительной речи главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко говорится:
«Начиная с документов о расстреле политических работников Кейтель, этот солдат, как он любит себя называть, игнорируя присягу, беззастенчиво врал на предварительном следствии американскому обвинителю, утверждая, что этот приказ носил характер ответной репрессии и что политических работников отделяли от остальных военнопленных по просьбе последних. На суде он был изобличен».
Конец цитаты.
Речь идет о документе 884–PS.
Упрек во «лжи» лишен каких—либо оснований. Советско—русское обвинение упустило из виду, что протокол моего допроса в связи с данным вопросом не принят судом военного трибунала в качестве документального свидетельства. Таким образом, он не может быть использован и в заключительной речи обвинителя. Я не видел протокол предварительного допроса, не знакомо мне и содержание документа. Если текст протокола допроса аутентичен, то он должен содержать и разъяснение заблуждения, возникшего в результате того, что он мне так и не был предъявлен.
На завершающей стадии процесса в мой адрес были выдвинуты тяжелые обвинения в том, что якобы я имел отношение к подготовке бактериологической войны. Свидетель, бывший генерал—майор медицинской службы доктор Шрайбер, показал:
«Начальник штаба ОКВ фельдмаршал Кейтель издал приказ о развязывании бактериологической войны против Советского Союза».
Давая показания на процессе, свидетель заговорил о «приказе фюрера». Однако и это ни в коей мере не соответствует истине.
Показания оберста Ульриха Бюркера, руководителя организационного отдела штаба оперативного руководства, приобщенные к материалам защиты с согласия представителей обвинения, свидетельствуют, что осенью 1943 г. я резко и категорически отклонил предложения военно—санитарного управления вермахта и управления вооружений сухопутной армии об активизации опытов с бактериологическими штаммами, поскольку это запрещено конвенциями.
То же самое может засвидетельствовать и генерал—оберст Йодль. Подобного рода приказы никогда не издавались в Германии, более того, Гитлер неоднократно отклонял предложения о развертывании бактериологической войны. Таким образом, показания свидетеля доктора Шрайбера можно квалифицировать как заведомо ложные.
Я взял себе за правило говорить правду и одну только правду даже в тех случаях, когда свидетельствовал против самого себя, во всяком случае способствовал установлению истины по всему кругу рассматриваемых вопросов, несмотря на объемы практической деятельности начальника штаба ОКВ.
По завершении процесса мне хотелось бы столь же открыто и беспристрастно высказаться по поводу его главных итогов. В ходе судебного процесса мой защитник сформулировал два принципиальных вопроса — первый из них еще несколько месяцев назад:
«Вы не исключаете такую возможность, что смогли бы отказаться от славы триумфатора в случае успешного завершения войны?»
Я ответил:
«Ни при каких обстоятельствах, а наоборот, почел бы за честь…»
Наконец, второй вопрос:
«Как бы вы поступили, доведись вам оказаться в аналогичной ситуации?»
Я ответил:
«Я бы не позволил втянуть себя в грязную и преступную игру и, скорее всего, избрал бы смерть».
Я готов выслушать приговор Высокого Суда на основании этих двух ответов.
Я верил, и я заблуждался. Я был не в состоянии предотвратить то, что следовало предотвратить. И в этом моя вина.
Печально сознавать, что солдатские добродетели — исполнительность и преданность — были использованы в столь низменных целях. Печально и то, что мне так и не удалось определить ту границу, за которой выполнение солдатского долга превращается в свою противоположность.
Это мой рок!
Хочется верить в то, что, осознав и переосмыслив гибельность причин и чудовищность последствий войны, немецкий народ воспрянет к новому и прекрасному будущему в мировом сообществе народов.
Для того чтобы дать правильную оценку занимаемой мной и многими военными позиции, ставшей предметом судебного разбирательства на данном процессе, требуется предварительно исследовать такие вопросы, как воинский менталитет немецкого народа в целом и его офицерского корпуса в частности, а также влияние идей национал—социализма.
Мне бы не хотелось останавливаться на подробном анализе причин и следствий, которые заставляли нас, немцев, издревле поселившихся в центральноевропейских областях, жить в вечном напряжении и воспитывать подрастающие поколения в духе постоянной боеготовности. Причины известны. Воинственной нацией немцев сделали традиции, обстоятельства и национальный склад характера. Именно немцы явили миру выдающегося философа войны генерала Клаузевица. Его учение о войне признавалось верным не только в Германии, но и в других странах — теоретиками и практиками военного дела, как в прошлом, так и в настоящем. Мы, немецкие генералы, были воспитаны на его трудах. Главные положения его военной философии были для нас святыми и неприкосновенными.
Напомню некоторые из них:
«Война — это продолжение политики другими средствами».
«Если война — составная часть политики, то она неизбежно приобретает характер таковой».
«Лучшая стратегия — быть сильным везде».
«Война опирается на могучие внутренние силы нации».
«Во время войны нет ничего важнее, чем повиновение».
Адольф Гитлер усердно изучал военную науку и считал, что учение Клаузевица является военной формой выражения основополагающих партийных принципов национал—социализма. Гитлер руководствовался учением Клаузевица при строительстве вермахта и ведении военных действий, равно как и доктринами Людендорфа — ярого поборника тотальной войны. Людендорф говорил:
«Война и политика — последствия и проявления инстинкта самосохранения народа».
Для того чтобы понять некоторые приказы Гитлера, следует задуматься над его словами:
«Самое безжалостное оружие гуманно, если ведет к скорейшей победе».
«Если я принимаю решение нанести удар по противнику, то не веду с ним многомесячных переговоров, а молниеносно обрушиваюсь на него всей мощью моих дивизий».
