— Имей в виду, ты мой кровник, — глухо предупредил Горец. — Дело не в паршивых двух миллионах, дело в моем друге.

— Какие миллионы, какой друг? — удивленно спросил генерал.

— Ты все знаешь. Два зеленых лимона и Лечи Эранбаев на тебе. На деньги мне плевать, а кровь у нас не прощают.

Верлинов положил трубку. Он устал разгадывать загадки. Больше всего ему хотелось отключить связь, посидеть расслабленно и неподвижно минут двадцать, а потом отправиться домой. Но теперь следовало отчитаться перед своими работодателями. И он поехал в Кремлевскую больницу.

— Чего это он, словно я? — ворчливо спросил Президент, просматривая кассету с выступлением двойника. Он лежал на плоской подушке, и смотреть было явно неудобно. К тому же от висящей над ним стеклянной колбы тянулась к игле в вене резиновая трубка. Розоватая жидкость равномерно капала восемь раз в минуту: кап, кап, кап… Именно восемь раз, Верлинов посчитал.

— Я ведь так не соглашался… Ну да если подействовало… Ладно.

И уже одобрительно осмотрел Верлинова.

— Значит, без потерь? — спрашивал он почемуто у Коржова. Тот кивнул:

— Точно так, без потерь, — и поспешно добавил:

— Генерал предлагает использовать эту запись официально. Переснять с вашим участием и передать по всем каналам. Разумеется, с выполнением обещаний.

— Да вы что? — седая бровь недовольно полезла вверх. — Разве сейчас так можно? Меня тогда просто съедят… И наши, и те… Что скажет Билл, что подумает Гельмут? Это же… Нецивилизованно…

Коржов почтительно покивал.

— Я примерно так и объяснял, но генерал настаивал, чтобы доложить вам.

— Что настойчивый, хорошо. И операции проводит умело. Он ведь не первый раз отличается… Проявляет, так сказать, верность и преданность…

Верлинова покоробило, но вида он не подал. На этом уровне не высказывают недовольства. По крайней мере он о таких случаях не знает. Попасть к Президенту в больницу — большая честь, которой удостаиваются немногие. Сам выглядит неважно, ему бы лежать спокойно под капельницей, а не обсуждать важные дела. Но тогда придется уйти в отставку, а кто в России добровольно отдает власть?

— Знаешь что? — Президент обращался напрямую к начальнику СБП, будто Верлинов являлся неодушевленным предметом. — Поручи ему подготовить мои переговоры. Ну, замену…

— «Рокировку»? — переспросил Коржов.

Хозяин кивнул и отвернулся, давая понять, что прием закончен.

— Это надо сделать очень чисто, — объяснял задачу Коржов в своем кабинете, примыкающем к палате больного. — Настолько чисто, что я сомневаюсь в возможностях любой силовой структуры. Ведь все они разложены и кишат предателями, к тому же давно разучились работать по-настоящему. И национальная специфика… Он не выезжает из республики, где большинство населения считает его богом… Подобраться практически невозможно. Традиционные способы: снайпер, управляемая мина — не годятся. Человеческий фактор следует вообще свести к минимуму, вам необходимо найти в первую очередь техническое решение…

Возвращаясь домой, Верлинов думал над словами начальника СБП. В истории человечества покушения на государственных и политических деятелей совершались столько раз, что можно составить целую энциклопедию. Яд, кинжал, удавка, пуля, взрывчатка, выпущенный в вертолете усыпляющий газ… Здесь трудно придумать что-нибудь новое. Тем более что любое техническое решение подобного рода опирается на человеческие качества. Бут стрелял в упор из капсюльного пистолета, Освальд — с дальней дистанции из «манлихера», Меркадер и вовсе действовал ледорубом. И понятно, что не пистолет, не «манлихер», не тем более ледоруб определили успех задуманного, а комплекс неполноценности неудавшегося актера, шизофренические черты бывшего морского пехотинца и болезненное честолюбие агента НКВД.

Машина выехала на Манежную площадь. Несмотря на мороз, здесь собралась толпа с мегафонами и плакатами. "Мир Чечне! ", "Долой имперские амбиции! ", "Свободу чеченскому народу! ". Верлинов всматривался в лица митингующих.

Изможденные тревогой солдатские матери, которые, естественно, против любой войны, если там могут погибнуть их дети. Но они не понимают, что чем больше нерешительности и проволочек, тем длинней бойня и тем больше жертв. Как не понимают и того, что их святые чувства используют в своих интересах те, которым наплевать и на гибнущих молодых людей, и на величие и целостность России, которые сколачивают миллиарды на крови и страданиях, а потому заинтересованы, чтобы все это продолжалось как можно дольше.

Смуглые представители чеченского народа, не стесняющиеся сами себе требовать свободу и не опасающиеся упрекать Россию в ущемлении прав человека, геноциде, нарушении международных норм и европейских стандартов. Когда интернациональный грузин Иосиф Джугашвили одним махом выселил их предков с родных земель, никто не осмелился даже пикнуть в знак протеста, не говоря уже о том, чтобы поставить под сомнение соблюдение самой демократической в мире сталинской Конституции. А сейчас толстощекий усатый молодец безбоязненно держит транспарант: "Позор нарушителям хельсинкских соглашений! Свободу Чечне! ", и не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять — под свободой и соблюдением он понимает свое право, не работая, жить в столице имперской России, широкомасштабно грабить москвичей и иногородних, раскатывать на «Мерседесе», шиковать в ресторанах и казино, трахать российских женщин, калечить и убивать мужчин и оставаться совершенно безнаказанным.

Нервозные, с желчными лицами, «правозащитники» всех мастей, которым нужен любой повод, чтобы показать себя — таких умных, красиво говорящих, принципиальных и бескомпромиссных. — Когда инакомыслие считалось еще более тяжким грехом, чем хищение социалистической собственности, и тщательно искоренялось Пятым управлением КГБ СССР, Верлинов с сочувствием относился к людям, жертвующим свободой за право открыто высказывать свои мысли, хотя и тогда понимал, что старательно взращиваемые ими фанатизм и упрямство вряд ли можно считать лучшими качествами человеческой натуры. Но время изменилось, диссидентов выпустили на свободу, реабилитировали и на волне демократических перемен приставили к кормилу власти… И тут выяснилась ужасная вещь: они ровным счетом ничего не умеют! Кроме одного — возражать и не соглашаться, критиковать и протестовать, митинговать и объявлять голодовки. Теперь, когда Пятое управление кануло в Лету, шумное племя несогласных многократно возросло, потому что делать паблисити на противостоянии с государством проще и безопасней, чем даже ездить «челноком» в Турцию. Лица без определенных занятий, электрики и санитарки, вдовы известных ученых, непризнанные гении с необыкновенной легкостью присваивают некогда гордый и опасный титул правозащитника, обрекая себя на необходимость не соглашаться с властью ни в чем и никогда. Если завтра правительство примет решение о бесплатном кормлении населения красной рыбой, эти бедняги будут вынуждены противиться, мотивируя протесты заботой о поголовье осетровых пород, либо беспокойством о физическом и нравственном здоровье сограждан, либо чем-то еще столь же важным и убедительным. Их правильные выкрики: «Немедленно остановить войну! Прекратить смертоубийство! Войска, вон из Чечни!» — ровным счетом ничего не стоят, ибо они не знают, как надо «остановить» и «прекратить», и не хотят знать, что если убрать войска, то война вспыхнет с новой силой, умножая те самые смертоубийства, против которых они якобы выступают.

Верлинов раздосадовано отвернулся. Похоже, что анекдот про любящего хозяина, который рубил собаке хвост по кусочкам, «чтоб не так больно», перестает быть анекдотом. Ведь единственным лозунгом, который объективно отвечает интересам всех митингующих, кроме, пожалуй, усатого молодчика, мог бы стать такой: «Уничтожить чеченских бандитов за три дня! Восстановить закон и порядок в Чечне и во всей России!» Но почему-то это никому не приходит в голову…

Судя по полученному заданию, уничтожить решили пока только главного чеченского бандита. Точнее, не главного, а наиболее видного, олицетворяющего чеченский бандитизм в целом. С точки зрения военной стратегии это не даст ровно ничего. А политическим аспектом явится возможность начать видимость переговоров на высшем уровне. Только видимость.

В машине было тепло, мягко пружинили рессоры, и Верлинов почувствовал, что смертельно устал. Но возбужденный мозг нельзя выключить, словно компьютер, и без снотворного вряд ли удастся уснуть… Итак, принципиально новое техническое решение плюс сведенный до минимума человеческий фактор. В эпоху