набирающим силу ГУО.

Собрав бумаги, Голубовский отправился к начальнику управления, чтобы доложить об очередном этапе операции.

Федор Степанович Евсеев уже больше года безуспешно пытался найти применение своим необычным способностям. Оказалось, что в сфере парапсихологии, как, впрочем, и в других областях, позволяющих зарабатывать деньги, существует жестокая конкуренция и кишмя кишат откровенные мошенники и проходимцы. В центральном академическом институте, изучающем сверхвозможности человеческого организма, его записали в очередь, растянувшуюся на несколько лет. Отраслевые медицинские и физико-технические лаборатории относились к человеку со стороны настороженно, сразу же предполагая корыстные намерения и обман.

Отчаявшись, он пошел в цирк. Но и там подстерегала неудача.

— Дорогой мой, — прочувствованно пояснил администратор, похожий на постаревшего клоуна. — Зажечь свечу с десяти метров, открыть на расстоянии спичечный коробок, изменить направление полета мяча может любой начинающий фокусник. Правда, вы исполняете это натурально, а он — с помощью специальной аппаратуры, но ведь для публики важно не это! Главное — зрелищность. Хороший номер разрабатывается несколько лет: оборудование, декорации, реквизит, костюмы, ассистенты… Его ставят десятилетиями, передают по наследству, продают… А вы выходите и зажигаете свечу. Ну и что? Разве это сравнится с «огнедышащим» факиром? Или с глотателем шпаг? Конечно, нет! Если вы приготовите эффектный номер: красивый, веселый, развлекательный, — тогда милости просим! Кстати, вы уже пробовали где-нибудь с этим работать?

Евсеев попрощался, не ответив на последний вопрос. Он работал на макетах типового пульта запуска стратегических ракет стран НАТО. И срыв планового запуска, и несанкционированный пуск получались одинаково успешно. Но вряд ли с этим номером можно выступать в цирке, тем более что подписка о неразглашении действует двадцать пять лет… Или газовый кран на сорока метрах. Или тормозной шланг в несущейся на полном ходу машине… Конечно, ничего красивого, веселого и развлекательного в этом не было. Последние два эпизода он хотел вычеркнуть из памяти, забыть навсегда, как страшный сон. Но не получалось. И когда он подходил к дверям своей квартиры в престижном районе столицы, то почти всегда вспоминал, каким путем заслужил ее.

— Ну что, Федя? — обычным вопросом встретила в прихожей жена. Она рано поседела, располнела и выглядела старше своих сорока девяти. Последние три года она была безработной и регулярно ходила на биржу труда, что молодости, естественно, не прибавляло.

Он развел руками. Надежда в чуть выпуклых, начинающих блекнуть глазах потухла.

— Пособие опять задержали. Придется, видно, продать что-нибудь…

Но и он и она знали: то, что они могут продать, никто не купит. Подержанные вещи выпали из торгового оборота — исчезли комиссионные магазины и скупки, имущие попросту выбрасывают старье в мусорные баки, а неимущие извлекают его оттуда, но это перераспределение носит безвозмездный характер.

— Может, квартиру… Переедем на окраину… Какая нам польза от этого центра?

Федор Степанович вспыхнул. Квартира была действительно их единственной ценностью. Он заплатил за нее жизнями двух людей и собственной душой.

— А что потом? — раздраженно закричал он. — Деньги сожрет инфляция, и что ты будешь продавать через месяц или через год?

Коротко позвонили в дверь. Не успевший разуться Федор Степанович щелкнул замком. На пороге стоял строго одетый человек со строгим официальным лицом.

— Товарищ Евсеев? — человек извлек красное удостоверение, раскрыл, приблизил и спрятал — все одним отработанным движением. — Генерал Верлинов приглашает вас для консультаций.

— Верлинов? — переспросил индуктор. Он порвал с прошлым и предпочел бы никогда не слышать это имя. Но генерал всегда держал слово и хорошо платил.

Федор Степанович переглянулся с женой. Та связывала фамилию Верлинова с постоянной работой супруга, солидным заработком, премиями к праздникам — Вряд ли она поняла бы его принципиальность и одобрила отказ. Особенно при сложившихся обстоятельствах.

Через час Федор Степанович вошел в кабинет к Верлинову. После короткой убедительной беседы, на которые генерал был мастером, он лично проводил индуктора в комнату, где перед большим плакатом и горой чертежей задумчиво сидели два человека.

— Лыськов, — мрачно представился полноватый пожилой мужчина, озабоченно потирая подбородок.

— Самохин, — растрепанный нервозный тип с отрешенным от всего мирского взглядом напоминал безумного изобретателя из западного триллера.

На плакате изображался в разрезе конусообразный предмет, похожий на снаряд. Витавшее в комнате напряжение было напрямую связано с этим предметом.

— Похоже, решения нет, Валерий Антонович, — глядя в сторону, сказал Лыськов. — Может, Князев или Лавров что-нибудь нащупают…

Верлинов покачал головой. Он очень плохо выглядел: черты лица заострились, запали глаза, посерела кожа.

— Князева нет в Москве, уехал и никаких следов. А Лавров выбросился с балкона прошлым летом. Выпил бутылку водки и прыгнул.

Движением руки генерал пресек поток сожалений и вопросов.

— Объясните товарищу Евсееву, как включить двигатель подземохода. В принципе. Если бы к нему можно было подобраться.

— Тогда бы никакой проблемы и не было, — раздраженно оскалился Самохин. — Есть рукоятка в аварийном лючке, можно закоротить группу запуска…

— Вот и расскажите это Федору Степановичу. Очень подробно и наглядно. Чтобы он мог все хорошо представить.

— Мне нужны фотографии, — вмешался индуктор. — А еще лучше — соответствующие детали. Эта рукоятка, например…

— И что это даст?! — вскинулся Самохин.

— Не вдавайтесь в частности, — холодно сказал Верлинов. — Объяснить, показать фотографии и детали. Ясно?

Лыськов и Самохин кивнули.

В своем огромном, отделанном мореным дубом кабинете адмирал флота Истомин не был похож на тракториста, и ни одной бабке, если бы она сумела просочиться сквозь многочисленные посты Главкомата ВМФ, не пришло бы в голову предлагать ему магарыч. Обстановка власти и строгий, расшитый золотом мундир облагораживали внешность, и средней руки физиономист не усмотрел бы черт бабника и выпивохи в лице крупного военачальника и ответственного государственного деятеля. Сейчас маленькие глазки лучились не хитростью, а гневом, и стоящий на ковре перед массивным столом Косилкин, несмотря на контр-адмиральскую форму, выглядел нашкодившим мальчишкой.

— Что я должен был сказать министру… твою мать? — гремел главком. — Он получил первостатейный пропиздон, когда ноту американцев прочли там, наверху! И сам не мог ничего объяснить! А потому потребовал объяснений с меня! Ты соображаешь, что это значит?!

Косилкин скорбно кивнул. Он понимал, что стоит на краю. При скандалах такого масштаба личные дружеские отношения ничего не значат. Правда, общие дела, особенно денежные, могут сыграть свою роль. Но лишь до определенного уровня скандальности. Как только ситуация станет критической, вступает в силу принцип «каждый за себя», и тогда рубятся все связи, без разбора, в жертву приносится любой, кого удается подсунуть вместо себя.

— Ни хера ты не соображаешь! Знаешь, что они написали? — Истомин надел узкие очки и заглянул в лист ксерокопии. — «Правительство Соединенных Штатов выражает озабоченность фактом несанкционированного выхода в открытое море атомного ракетного крейсера „К-755“ и утратой контроля за ним со стороны командования флотом…»

Главком глянул поверх очков так грозно, будто и не выпита ими вместе бочка водки, заменяющая в руководящей среде пресловутый «пуд соли».