занималось Девятое управление КГБ СССР, а в новые времена — Главное управление охраны. Но семью Верлиновых эти организации не обслуживали. Валентина Семеновна через день сама отправлялась за хлебом насущным. Она не обладала телевизионной известностью, и никто не обращал внимания на пятидесятидвухлетнюю женщину, сохранившую нерасплывшейся когда-то очень стройную фигуру. Никто, кроме двух молодых мужчин характерной южной внешности: смуглые лица, орлиные носы, смоляные усики и живые черные глаза, следовавших буквально по пятам на протяжении всего маршрута.

Они стояли за Валентиной Семеновной в булочной, заходили в овощной, долго ждали у молочного, пока она выбирала сливки для внука: Борька был привередлив в еде. Когда женщина, нагруженная двумя объемистыми сумками, переходила дорогу, южане подошли сзади.

— Извините, мы от Валерия Антоновича, — с легким акцентом произнес один. — Он просил срочно привезти вас к нему.

Рядом притормозила черная «Волга», дверцы раскрылись будто сами собой. Все это выглядело убедительно для любой женщины. Но не для той, которая тридцать лет прожила с сотрудником спецслужбы.

— Подержите сумки! — уверенно то ли попросила, то ли приказала она, всучила каждому сковывающий движения груз, а сама шагнула к машине, но вместо того, чтобы сесть в нее, резко захлопнула дверцу и бросилась бежать.

— Нападение! Помогите! Позвоните в милицию!

Кричала она именно то, что нужно кричать в таких случаях, чтобы привлечь внимание прохожих и деморализовать нападающих. Еще пять лет назад усачи прыгнули бы в автомобиль и умчались, посчитав операцию сорванной. Но пять лет прошли, повальная вседозволенность и безнаказанность развратили до мозга костей преступников и полностью уничтожили гражданскую активность населения. Если надо затолкать бабу в машину, то какая разница — происходит дело в безлюдном лесу или на тысячелюдной Тверской! Южане бросились в погоню, быстро настигли добычу и, не обращая внимания на окружающих, затащили ее в «Волгу». Взревел мотор. Воспитанные новой действительностью люди безучастно шли по своим делам, некоторые остановились поглазеть и двинулись дальше, когда бесплатное представление закончилось. Никто не сделал попытки записать номер, и ни один никуда не позвонил.

У генерала Верлинова выдался очень напряженный день. Он сидел в своем кабинете за важной беседой с неприметным, начавшим толстеть человеком лет шестидесяти двух — бывшим сотрудником института одиннадцатого отдела. Старые работники помнили, что его фамилия Лыськов и до ухода на пенсию он занимался подземными лодками — направлением, впоследствии признанным неперспективным. Секретарь получил приказ никого не впускать и ни с кем не соединять, но выполнить его так и не смог. Вначале в приемную ворвался взволнованный Васильев, и чрезвычайность его дела легко определялась даже по внешним признакам: он был весь в грязи и не снял подземного снаряжения и боевой амуниции. В таком виде к начальнику Службы не приходил еще никто.

Но чрезвычайность сообщения майора не перевесила важности разговора с Лыськовым: генерал только на пять минут вышел в приемную, выставив секретаря и охранника, переговорил с Васильевым, после чего вернулся в кабинет.

— Я не могу ничего гарантировать, — продолжил объяснения пожилой человек, растерянно разводя руками. — Изделие находится в земле более года, его техническое состояние мне неизвестно, способ активации не определен, прямого доступа нет…

— Только что я получил сообщение, которое просто обязывает вас дать гарантированный результат! — жестко сказал генерал. — Работа будет оплачена, возможно — и возможность довольно высока — отмечена наградой. Ресурсы, приборы, материалы будут предоставлены в необходимом объеме. Можно экспериментировать: отрицательный результат не принесет вреда, а положительный — решит задачу. Срок — от двух до десяти часов.

— Сколько? — не поверил Лыськов.

— Крайний срок — двенадцать.

— Да, я просто отвык от вас за три года, — слегка усмехнулся тот, но по выражению лица и глаз было видно, что он уже думает над проблемой. Значит, не так уж и отвык. — Мне нужны люди из моей группы. Хотя бы Самохин, Князев и Лавров.

— Найдем, привезем, — кивнул Верлинов.

— Просто отвык, — повторил пенсионер. — Честно говоря, мне бы не хотелось возвращаться ко всему этому. Знаете почему?

— Давайте отложим разговор о моральных проблемах на потом. Хорошо?

В кабинет без стука вошел секретарь. Выражение лица у него было каким-то странным.

— Возьмите городской телефон, товарищ генерал.

— Я же сказал — ни с кем!

— Возьмите телефон, товарищ генерал, — секретарь отвел глаза в сторону. Чувствуя, как холодеет под ложечкой, Верлинов снял трубку. У него была отменная интуиция.

— Верлинов.

— Слушай внимательно, генерал, и запоминай, — напористо и уверенно приказал грубый мужской голос с едва различимым южным акцентом.

Холод превратился в лед. Болезненно жгучий, наждачно-шершавый и остро колючий. Никто и никогда не звонил по этому номеру, чтобы произносить такие слова и таким тоном. Да и сам номер мог знать только очень ограниченный круг лиц из высшей государственной номенклатуры. Там говорят обтекаемо-вежливо, даже когда речь идет о самых крайних вещах: отстранении от должности, предании суду и иных неприятностях. Развязный голос, ворвавшийся в систему спецкоммуникаций «с улицы», нес угрозу совсем других крайностей.

«Борька или Валя, — сразу же подумал Верлинов, и ледяной отросток уколол в сердце. — С чем связано? Только с ядерным ультиматумом. Хотят, чтобы я сидел тихо. Значит, „чехи“… Больше некому!»

— Знаешь, где твоя жена?

«Валя! Она собиралась по магазинам… Средь бела дня, сволочи…»

— Конечно, знаю, — ухитрившись сохранить спокойный, уверенный тон, сказал он. — Вы ее похитили. Запихнули в машину прямо на улице и увезли. Как у себя в Грозном! Думаете, все обойдется?

На том конце провода наступила тишина. Такого оборота анонимный собеседник не ожидал.

— Что замолчал, Магомет? Или это Арсен? Плохо слышу, не разберу кто… — почувствовав, что попал в точку, генерал продолжил наступление. Называя наобум распространенные чеченские имена, он ничего не терял, потому что случайное совпадение должно было окончательно добить звонившего, а ошибка воспринималась как осведомленность, хотя и не совсем точная. Но в азартных играх с судьбой удача сопутствовала Верлинову, который никогда не боялся рисковать. Арсен Битый Нос едва не выронил трубку. У него создалось впечатление, что генерал видит по проводам и сейчас к будке телефона-автомата в Химках уже летят оперативные машины. А судя по тому, что было известно о Верлинове, после задержания его вряд ли препроводят к следователю, предоставят дежурного адвоката, а утром отведут к доброму судье — генерал действует совсем по-другому.

— Похоже, ты язык проглотил? — закреплял успех Верлинов. — Думаешь, я тут плачу, в милицию звоню? Нет, дружок! Я приказал вытесать колья. Догадываешься, зачем? Молодец! Пока три…

Цифру «три» генерал назвал произвольно, но Арсен сопоставил ее с числом непосредственных участников похищения. «Откуда он все знает? Это какой-то дьявол», — он вытер покрывшийся холодной испариной лоб. Впервые пришла мысль, что зря они ввязались в это дело: добыча могла оказаться не по зубам. Он понимал и то, что затянувшееся молчание выдает его слабость и ведет к «потере лица». С усилием он разомкнул намертво сцепленные челюсти.

— Будь на телефоне, тебе позвонят об условиях, — вытолкнул Битый Нос вязкие слова — пятую часть от того, что должен был сказать. Но все остальное в сложившейся ситуации прозвучало бы просто глупо.

— Я раньше позвоню, — с нескрываемой угрозой сказал генерал. — Может быть, сразу в дверь. Нашли, козоебы, с кем связываться!

Битый Нос положил трубку, просеменил по льду двадцать метров до ждущей за углом машины и тяжело ввалился в салон.