- Проверяйте...
- Вы так не хотите на свободу?
- Я вам не верю. Сейчас и здесь вы можете мне небо в алмазах пообещать. А вот когда я расколюсь...
- Есть что сказать?
- А то ж! И схлопотать лет десять за разглашение гостайны. Я же не всё время бумажки перекладывал. Сдаётся мне, вы на некоторые, не столь уж и отдаленные, события нацелились. Так что здесь я вам не помощник. Воюйте сами. От э т о г о срока даже вы меня не отмажете.
Дядька снова кивает.
- А вы умный человек! Ни одного противоречия не нахожу - всё правильно изложено.
- Так оно и есть.
- Не так... И вы это знаете. Ладно, не вышло у нас с вами разговора, жаль... Подумайте, время п о к а ещё есть...
Вернувшись в камеру, долго сижу на краю лежанки. Прочие её обитатели мне не особо докучают, самый приставучий позавчера схлопотал по рылу, и на всех остальных это произвело должное впечатление. Так... всё идет, как меня и предупредили. Нарисовался-таки представитель заказчика. Теперь вся надежда только на тех, кто сейчас остался за этими стенами. Очень бы хотелось надеяться на то, что уж они-то не зевнут.
Через пару часов, аккурат перед ужином, в камеру подсунули ещё одного постояльца. Мужик уже в годах, по обрюзгшей ободранной морде легко читалось его недалекое прошлое и предполагаемое будущее. Войдя в камеру, он понуро застыл у дверей. Желающих пустить его на ночлег рядом с собой тут явно не наблюдалось. Вздохнув, он снял с себя пиджак и, свернув, положил на пол. Уселся и тут же охнул, схватившись за поясницу.
- Эй, страдалец! - негромко окликаю его. - С краешка место есть. Только сразу предупреждаю, набздишь или ещё что - на полу у двери спать будешь!
- Благодарствую! - обрадовано откликается он. - Я тихонечко!
А разит от него...
- В ногах лежать будешь!
- Да-да! - соглашается мужик. - Я туточки, тихонько!
Утром допроса не было. Часам к одиннадцати нас всех вывели во внутренний дворик - подышать воздухом.
Первое время дежурный полицейский ещё поглядывал в нашу сторону, потом достал из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой.
- Ну, как тебе тут? - еле слышно прошептали у меня за спиной.
- Хреново, Степаныч! Сил больше терпеть нету уже. Так и заехал бы в рыло некоторым особо упертым здешним обитателям.
- Обожди пока. Нельзя тебе себя раскрывать. Всё дело псу под хвост пойдет.
- Да знаю я... Что там с генералом? Неужто и впрямь помер?
- Хуже, Сережа. Застрелился Петрович.
- Как это?
- Шансов не было. Против химии он не потянул бы. Зато двоих с собой забрал.
- Кто?
- Из наших... есть ещё такие... христопродавцы.
- И что на службе?
- Сообщили, мол, инфаркт. Бумаги описали сразу же, искали долго.
- Ещё кто?
- Профессор. Этот на машине разбился.
- Сам?
- Оторваться от хвоста пытался. Так что, сам понимаешь - все концы в воду.
- Я ещё есть. Самое время и меня... того...
- Сбрендил? Про тебя, кроме меня, и не знает никто. И эти... дюже шустрые, только догадываются. Толком же ничего и не понятно никому.
- А мой отчёт?
- Нет никакого отчета. И не было никогда.
- Понятно...
- Срок тебе, скорее всего, припаяют. За боеприпасы и мордобой. Ничего, тут мы им подгадим основательно, много не дадут. Алкаша твоего ещё вчера грузовик сбил... не повезло... меньше пить надобно... Совсем всерьез тебя тащить нельзя, поймут, что нужен, и тогда уже вцепятся изо всех сил. А так... на зоне кого надо предупредим. Сделают тебе УДО.
