На лестнице топот ног. Снизу ломятся мои ребята. Изо всех сил луплю главаря по щекам. Поздно... В себя он так и не пришел. Всё, что я успеваю сделать перед тем, как распахивается входная дверь, это протереть платком рукоятку автомата и вложить ее в руку главаря.
Поворачиваюсь к двери и открываю рот, чтобы предупредить ребят.
Бумс!
Что-то с неслабой силой долбит меня по голове.
Черт возьми, я что, не всех их ещё перестрелял?
Последнее, что успеваю ещё услышать, была короткая автоматная очередь...
Пришёл в себя я на госпитальной койке. Проваляться там пришлось около двух суток и поэтому основной взрыв негодования в 'свободной' прессе я пропустил. А был он очень даже неслабым! И весьма хорошо подготовленным. Были в деталях расписаны биографии 'молодых интеллектуалов', их нелегкий путь и 'трудная' жизнь. Но, только набрав разгон, кампания эта с визгом притормозила. Да так, что некоторые 'товарищи писатели' повываливались за борт. Центр общественных связей не постеснялся опубликовать материалы, из которых явствовало, что эти подонки попросту перестреляли друг друга. И только последний из них (точнее, последняя) погиб в перестрелке со штурмовой группой. Предварительно ранив переговорщика (то есть - меня), причём выстрелом в спину. Правда, попала она отчего-то в голову, хорошо хоть вскользяк... Доказательства были более, чем убедительными и очевидными. И опровергнуть их было... ну, просто нереально. Видеосъёмка велась нашлемными камерами с момента захода группы в подъезд и была обнародована чуть ли не на месте происшествия. Единственным шансом 'свободной прессы' оставался я. И оттого у ворот госпиталя круглосуточно дежурило несколько машин с этими стервятниками. Уж очень не хотелось им сворачивать столь тщательно подготовленную операцию. Но первым меня увидел Дед.
Не успел я открыть глаза, как он тут же нарисовался около койки. Присел на край. А глаза у него воспалённые... не спал?
- Как ты?
- Живой...
- Там, за дверью, прокурорский сидит. Как ворон крови тебя жаждет. И на улице несколько бригад этих... 'борзописцев', - с ударением на 'с' сказал генерал.
- И что им всем от меня надо?
- Обстоятельства происшедшего хотят прояснить.
- И что же такого особенного они от меня услышать хотят? У вас ведь запись их разговоров есть?
- Может найтись...
- А может, и нет? Вы же им телефоны не простые дали?
- Правильно соображаешь.
- Угу... После моего захода в квартиру они начали спорить, потом главарь открыл огонь по своим подельникам. Они начали стрелять в ответ, и кто-то из них попал в меня.
- Причина спора?
- Деньги. Он полез в баул и закричал, что кто-то взял часть денег. После этого начал стрелять.
- Да, заложники подтверждают, что слышали разговор о деньгах. Даже сумму называли: десять тысяч долларов.
- А за что такие денежки полагались? И кому?
- Этого они не расслышали.
- Живы-то хоть все?
- Как только в окна со страху не попадали! Живы, что им сделается. Стреляли-то не по ним.
- Вы же знаете, что мне сказали террористы?
- Да. Мы ее не нашли, Сережа. Извини, но... слишком поздно начали искать. Мы ищем ее и сейчас. Тебе тоже никто не мешает этим заняться, когда выпишешься. Все вопросы я утрясу.
- Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.
Хазин встает с кровати, наклоняется и крепко жмет мою руку.
- Сережа, помни, мы всегда рядом, одного тебя в беде не оставят. Приложим все силы, чтобы ее найти.
Он выходит из палаты. А минут через десять, торопливо дожевывая на ходу бутерброд, в дверях появляется следователь прокуратуры.
Сегодня был точно не его день... Многочисленная толпа журналистов тоже удалилась несолоно хлебавши.
Единственным моим утешением было то, что подполковник Горшенин вылетел со службы в двадцать четыре часа. Не помогли ни высокие покровители, ни прочие заслуги. Как еще не посадили-то, удивительно.
А Наташку так и не нашли...
