— Не знаю, — пожала плечами Настя. — Я особо не интересовалась, да и не очень просто пьяного понять. Не в этом дело, ты слушай, как они кинули ростовских партнеров. Это и интереснее, и для нас с тобой важнее. Схема проста: Джабраилов разливает водку. У него есть две точки — одна в Гатчине, другая во Всеволожске. Спирт поступает на лакокрасочный из Ростова. Но приходит его всегда значительно больше, чем по накладным. В каждую цистерну ростовские заливают на полторы-две тонны больше, чем положено. А цистерн ежемесячно бывает двенадцать-пятнадцать штук.

Сашка аж присвистнул и покачал головой. Размах деятельности фирмы Джабраилов энд Тихорецкий впечатлял. Зверев попытался навскидку прикинуть возможную прибыль, запутался в цифири — в тоннах, литрах, бутылках и рублях, — и плюнул. Как ни считай — цифры поражали.

— Да, Саша, да, — подтвердила судья, — речь идет о десятках тысяч долларов ежемесячно. Но им и этого показалось мало. Месяц назад они задумали кинуть ростовских партнеров.

Задумали — и кинули. В результате проведенной Пал Сергеичем комбинации весь левый спирт был арестован. В каждую поездную бригаду ростовские поставщики включали пару своих людей. Они отвечали за доставку груза, получали наличку и возвращались в Ростов-папу. Темной ночью на запасных путях железнодорожного узла станции Мга для них был разыгран хо-о-роший спектакль по аресту груза. Одновременно Тихорецкий организовал арест Кошмана. Арестовали Александра Моисеевича по делу, никак со спиртом не связанному, но ростовские партнеры этого не знали. По подложным документам семнадцать тонн спирта поставили в отстой, а Джабраилов позвонил в славный город Ростов. Путая дагестанские и русские ругательства, он наехал на партнеров.

— Обосрали всю малину! — орал он. — Спалили груз. Подвели под статью Кошмана… Заводы простаивают, оптовики в Петрозаводске и Мурманске предъявляют претензии по недопоставленному товару. Все несут улыбки!

Ростовские прислали эмиссаров. Убедились — Кошман в Крестах. Убедились (тут уж полковник Тихорецкий расстарался — подготовил документы), что груз конфискован, отправлен на гидролизный завод. Убедились (это обеспечивал Джабраилов), что оптовики-торгаши выставят претензии.

Да, ситуация… Тему перетирали долго. В конце концов сошлись на том, что следующая партия спирта будет поставлена Джабраилову бесплатно. Предоплату за конфискованный груз вернули. Таким образом Паша и Магомед приподнялись на двести тысяч баксов! Деньги располовинили. Теперь Тихорецкий собирался развести партнера, забрать вторую половину.

— Нормально, — ответил Зверев, — хорошая схема.

— И что ты предполагаешь делать? — спросила Настя.

— Сейчас мне нужно будет кое-что проверить, — сказал Сашка. — Потом разработаем конкретный план.

— Одному тут нечего делать, — неуверенно произнесла Настя.

— Зачем же одному? Один в поле не воин.

— А у тебя есть… люди?

— Найдутся, — усмехнулся Сашка. Он уже знал, кого подключит в дело.

После страшного, трагического случая с дочкой Мальцева, Зверев и Лысый виделись дважды. Оба раза случайно. Но, с другой стороны, случайности эти были закономерны. Пути ментов и преступников пересекаются постоянно. Иначе и быть не может.

Первая встреча произошла в ресторане «Нева». Там кучковались авторитеты всех калибров. Соответственно, наведывались и менты. В тот раз агентесса сообщила Звереву, что в «Неве» встречается команда, организовавшая разбой возле гостиницы «Ленинград». Разбой был дерзкий, вооруженный… Агентессе Сашка доверял. Она была наркоманка. Муж-налетчик, лом квартирный, из зоны не вылезал. Но информация от Полины всегда текла стоящая. Сашка ее ценил, прикрывал, даже иногда снабжал кайфом, когда Полина доходила до точки и от кумаров[13] лезла на стенку.

В этот раз тоже все оказалось в цвет. Вся банда — трое азербайджанцев, русский и проститутка- наводчица — действительно гуляла в ресторане. И оружие, и часть взятого на разбое оказались у них с собой. Взяли их чисто, без стрельбы и прочих киношных эффектов. Когда омоновцы уже выводили разбойничков из зала, Зверев вдруг ощутил спиной чей-то пристальный взгляд. Он обернулся, встретился глазами с Лысым. В первый момент даже не узнал его. Виталий похудел, как-то спал с лица. Сполохи цветомузыки из бара окрашивали бритый череп в идиотские оттенки.

Лысому явно хотелось подойти, заговорить. Вероятно, он не делал этого только потому, что не хотел компрометировать Зверева. Сашка подошел сам.

— Здорово.

— Здорово.

— Как дела?

О, идиотский вопрос! Сколько раз каждый из нас задавал его? И сколько раз сам с недоумением слышал!… Как дела? Отлично, просто отлично: жена ушла, машину разбил, с работы выперли… О, рад за тебя, старина. Ты позванивай… Ага, конечно, обязательно позвоню… Да-да, не пропадай. Надо бы встретиться, посидеть. Значит, говоришь, все хорошо?… Да, все сказочно хорошо. Лучше не бывает.

— Как дела? — спросил опер Зверев у авторитета Мальцева и почувствовал себя полным идиотом. И Лысый тоже это понял. И тоже почувствовал себя идиотом. Громко играла музыка, левая сторона лица и черепа Виталия окрашивалась в разные цвета. Узенький кожаный галстук на шее бармена напоминал собачий поводок. Лысый улыбнулся одними губами:

— Нормально. Рад тебя видеть, Зверев. Он помолчал, а потом добавил:

— Несколько раз звонил тебе на службу, но все никак не мог застать.

— Волка ноги кормят, — с усмешкой ответил Зверев. — А ты чего хотел-то?

— Поблагодарить. Ты мне ТОГДА очень сильно…

— Не надо, — перебил Сашка. — Не надо. За ЭТО не благодари.

Музыка смолкла. Молоденькая проститутка у стойки бара закинула ногу на ногу, в наступившей тишине был слышен даже шорох колготок. Зверев и Мальцев перекинулись еще парой фраз. Ненужных, в сущности, незначительных и затертых. То, что их объединяло, делало большинство слов совершенно неуместными.

— И все равно, — сказал Лысый напоследок, — я твой должник. Если будут проблемы…

— Спасибо, — ответил Сашка. — Я свои проблемы сам решаю.

Пожали друг другу руки и разошлись. В эту ночь у опера было еще полно работы. До самого утра — допросы, обыски, выемки.

Следующая встреча носила характер до известной степени комичный. Летом, в середине июля, Зверев и молодой опер Игорь Кудряшов возвращались с Некрасовского рынка. Планировалось там одно задержание, но сорвалось — сбытчик наркотиков что-то почувствовал, ушел. Сашка и Игорь впустую потратили половину выходного, устали от духоты. Были оба довольно раздражены. Кудряшов сидел за рулем старенького оперативного «Москвича». Движок машины страдал астмой, в салоне было невыносимо жарко, а опера даже не могли снять пиджаков — на операцию выезжали с оружием.

На углу Невского и заставленной с обеих сторон машинами улицы Восстания наискосок стояла новенькая девятка. Возле нее, оживленно жестикулируя, разговаривали четверо кавказцев. Объехать их было невозможно. Кудряшов посигналил. На звук клаксона кавказцы только оглянулись — замызганный «Москвич» с двумя лохами не представлял для них никакого интереса. Игорь просигналил вторично. На этот раз на него даже не посмотрели. Зверев аккуратно затушил сигарету и вышел из машины. Он пытался подавить в себе раздражение. Рубашка на спине прилипала к телу. Ремни оперативной сбруи с пистолетом давили плечи.

Он подошел к четверке южан, но на него все также никто не обращал внимания.

— А ну, быстро убрали машину, — сказал Зверев.

— Пошел на хуй, — ответил, не оборачиваясь, один. Их было четверо, они были крутыми и явно ощущали себя хозяева положения. И хозяевами жизни вообще… На Сашку даже не посмотрели. Било в глаза солнце, тек по спине пот. Рядом, не обращая на него внимания, обсуждали свои барыжные дела четверо кавказцев. Зверев не был националистом, он — напротив — служил в интернациональном коллективе. Там были хохол, еврей, татарин, дагестанец. Опера ценили друг друга за профессиональное мастерство, за дерзость. Галкин назвал дагестанца Кагаева лицом кавказской национальности, а веселый,