Георгием Горделадзе в главной роли, я согласилась. Я согласилась сразу… или не сразу. Впрочем, какая теперь разница?

— А кто вам предложил? — спросил Зверев.

— Это не важно.

— Напротив, это очень важно, Алена.

— Фамилию я вам не назову… один человек… политик.

— Я знаю его фамилию, Алена, — сказал Обнорский.

— Вы не можете ее знать, — отмахнулась она.

— Этого человека зовут Матвей Иванович Эстер, — сказал Андрей. Она удивленно распахнула глаза. — Да, да, Алена Юльевна. Это ваш любовник Матвей Эстер предложил вам сыграть в спектакле «Жертва режима».

— Но — как? Но… откуда вы?… Об этом никто… ни одна живая душа.

— Мне рассказал ваш бывший муж, Алена.

— Сергей? Но ведь он тоже ничего не знал.

— Он знал, Алена… Однажды он вернулся из командировки на день раньше, чем предполагал. Хотел сделать вам сюрприз. Но на самом деле это он получил сюрприз.

Обнорский говорил, Алена смотрела на него широко раскрытыми глазами в темных кругах расплывшейся косметики.

— Он пришел домой с цветами, с шампанским, — продолжил Обнорский, — и увидел то, что увидел. Он ушел, а вы даже не знали, что он приходил.

— Господи! — сказала она, поднеся руки к щекам. — Господи… Я догадывалась, что он что-то подозревает… Господи! Какой ужас.

— Это не самый большой ужас, Алена… Что конкретно предложил вам господин Эстер?

— А? — Она посмотрела на Обнорского непонимающим взглядом.

— Вы сказали, что господин Эстер предложил вам сыграть в спектакле «Жертва режима», что это значит?

— Он, конечно, сначала ничего не говорил про жертву. Напротив, он сказал мне, что хочет помочь Георгию, что Георгий — талантливый журналист и очень ему нравится, что о наших с ним отношениях он хранит самую светлую память и к Георгию меня не ревнует… Он сказал, что может подкинуть материалы о закулисной жизни нашей верхушки. И это позволит Георгию заявить о себе.

— Он, — спросил Зверев, — разговаривал только с вами или с Георгием тоже?

— Только со мной, естественно… Он говорил, что Георгий — гордый человек и может отказаться принять что-либо из посторонних рук. А из моих — возьмет… Дайте мне сигарету, Обнорский.

— Вы же не курите, Алена… Зачем вам?

— Все равно дайте. Теперь уже все равно.

Андрей дал ей вторую сигарету. Она раскрошила ее пальцами, табак просыпался на пол. Алена посмотрела на табачные крошки с недоумением, бросила изувеченную сигарету в пепельницу, но новой не попросила, пробормотала:

— Теперь уже все равно. Кому это надо теперь?

— Когда у вас состоялся этот разговор с господином Эстером?

— В октябре прошлого года.

— Где?

— Мы встретились… мы чисто случайно встретились в Вашингтоне.

— Понятно… Чисто случайно встретились. И он стал давать вам материалы?

— Не сразу… До того, как пошли материалы, мы встречались еще дважды.

— В Вашингтоне? Случайно?

— В Киеве и не случайно… Он настойчиво предлагал мне компромат, но я отказывалась.

— Почему, Алена, вы отказывались?

— Потому что я слишком хорошо знаю этого человека. Как-никак я полтора года проработала у него пресс-секретарем. Он расчетлив, циничен и никогда ничего не делает просто так… Если он так настойчиво чего-то добивается, значит, видит выгоду для себя лично. Значит, что-то ему нужно. А если ему что-то нужно — он умеет этого добиваться. А Георгий — не умел. Слишком был мягкий.

Алена умолкла, потерла виски.

— А что было дальше, Алена? — спросил Зверев.

— Дальше? Дальше много чего было… Странные какие-то события за спиной Георгия. Слежка, что ли? Метания какие-то… Газета наша. А потом появился Вайс. Я сразу поняла, что Вайс появился не случайно. И говорила Георгию: не встречайся с ним. Но нет — Гия был как девушка: ему наговорят комплиментов — он млеет. А Вайс и подошел к нему с комплиментами: ах, вы такой талантливый! Ах, вы — звезда украинской журналистики… еще не первая по величине, но, несомненно, первая по яркости. И Гия «повелся» на эти разговоры… И начисто проигнорировал мое мнение о Вайсе. Впрочем, надо заметить, что Эдик Вайс далеко не глуп и до примитивной, прямолинейной лести не скатывается. У меня даже сложилось впечатление, что его обучали манипулировать людьми. В общем, так или иначе, но именно Вайс появился, как черт из табакерки, вошел в доверие к Георгию и подсадил его на наркотики. И это не случайно.

— А на какие именно наркотики? — спросил Зверев.

— Не знаю… какие-то таблетки. Они оказывали стимулирующее воздействие… в том числе, на сексуальное влечение. Георгий радовался, как ребенок: ой, ой, «таблетки успеха»! На Западе, дескать, все их принимают, это в порядке вещей. Он был даже благодарен Вайсу. Ему казалось сначала, что он видит свет в конце тоннеля. Он становился абсолютно некритичен к себе и к своим поступкам.

— Вайс сам снабжал его таблетками? — спросил Андрей.

— Конечно. И делал это очень ловко, как дрессировщик.

— То есть? — удивился Андрей.

— Очень просто, господин питерский расследователь: сначала он приучил Георгия к мысли, что Вайс — это здорово. Вайс — это приятное общение, в процессе которого тебя хвалят, тобой восхищаются. Разумеется, это приятно, это нравится… А Эдик Вайс появлялся всегда только в удобное время — как будто знал, когда уместно.

— Вполне вероятно, что действительно знал, — сказал Андрей.

— Как это? — спросила Алена.

— Очень просто: кто-нибудь из вашего замечательного редакционного коллектива снабжал его или его шефов информацией.

— Кто? — подалась вперед Алена.

— Не знаю, — сказал Обнорский. — Но это установить нетрудно. Так что там дальше относительно «дрессировщика»?

— Вайс вел себя как дрессировщик: сначала он приучил Георгия к себе, потом внушил ему мысль о необходимости глотать эти чумовые колеса. Но и колеса-то он давал Георгию тогда, когда Гия слушался. А если не слушался — Вайс «исчезал», на связь не выходил, и Гия сидел без таблеток. А без таблеток он уже не мог — его давил депрессняк, он кидался на людей по малейшему поводу. На меня ему было уже наплевать.

— Как быстро, Алена, все эти изменения происходили?

— На глазах… Другое дело, что многие не хотели ничего замечать. И понимать не хотели. Спроси в редакции про Вайса, ответят: «О, Эдик? Эдик отличный мужик…» Еще бы! Эдик всегда приходил со свежим анекдотом, угощал вином, пивом. А того, что он за полтора-два месяца сделал Георгия наркоманом, замечать не хотели. Но для меня тогда было главным другое — Георгий отдалился от меня. Из наших отношений как-то незаметно исчезло человеческое тепло… Секс? О да, секса стало больше, но человеческое постепенно сходило на нет.

— А что же вы… вы-то куда смотрели, Алена? — спросил Обнорский.

— А что я могла сделать? — пожала она плечами.

Обнорскому хотелось вскочить, тряхнуть Алену за плечи и заорать на нее: «Ты что? Ты что несешь, дура?! Мужика на твоих глазах разводят, сажают на наркоту, а ты целку из себя корчишь: что я могла?… Ты и есть самый настоящий соучастник». Но он не закричал, он посмотрел на Зверева, и Сашка ответил ему