День тянулся медленно. День тянулся страшно медленно. Казалось, ему не будет конца… Но всему приходит конец. Часы пробили полночь. Настало двадцать первое сентября, вторник.

Из дому вышли в два. Пошли, как водится, огородами. Миновали кладбище, где прошла первая встреча с Гойко, в два восемнадцать вышли к дому. В темноте его громадина скорее угадывалась, чем определялась взглядом… Джинн еще раз шепотом повторил инструктаж, развел всех по позициям. Оставалось ждать.

Минут через пять Мукусееву показалось, что кто-то подошел к дому. У задней, более-менее целой стены, скрипнуло раз, потом другой… потом все стихло. До трех часов оставалось больше получаса. Неужели пришел Гойко? Мукусеев лежал в сорока метрах от дома, напряженно вслушивался в ночь. Тишина не была абсолютной — шумели деревья, где-то в лесу ухнул филин, по шоссе проехал грузовик. Ночь жила своей тайной жизнью… Снова раздался звук со стороны дома. Что это — человек? Или дом, изувеченный снарядом, дает трещины, роняет черную от копоти штукатурку? Тоскует, вспоминая те времена, когда он был домом, а не развалиной, и в нем жили люди?

…Снова что-то прошуршало в той стороне, где дом. И Мукусеев вдруг понял, что это Джинн. Хитрый Джинн в очередной раз решил переиграть всех и проник в здание, чтобы в критический момент быть рядом… Ну, конечно, это Джинн. Кто же еще?

…Джинн находился в двадцати метрах от входа. Он тоже слышал звуки. Он слышал их даже лучше, чем Мукусеев. В отличие от Мукусеева, он не сомневался в происхождении звуков — к дому подошел человек. Подошел осторожно, с тыльной стороны, которая разрушена меньше всего и где на траве почти нет битых кусков черепицы. Но дважды человек все же наступил на черепицу, выдал себя. Рановато пришел сегодня господин Гойко, рановато. Страхуется… По шоссе проехал грузовик, перекрыл все звуки. Я бы, подумал Джинн, под шумок этого грузовика аккуратно проник в дом. Впрочем, возможно Гойко так и сделал и уже находится внутри дома… Да, так и есть — скрипнула половица.

Со стороны Костайницы раздался звук двигателя, вспыхнули фары. По звуку двигателя Джинн предположил, что это английский броневичок «скорпион». Видать, «миротворцы» куда-то поехали… К девкам, поди.

Рыча мощным движком, восьмитонная махина проехала. На несколько секунд осветила фарами дом. Джинн воспользовался светом фар, чтобы внимательно осмотреть здание, но ничего, естественно, не увидел. Он и не мог ничего увидеть — под шум двигателя «скорпиона» человек в доме спокойно закончил свою нервную работу и присел, прячась от света фар. Когда машина проехала, человек выбрался из здания, но далеко уходить не стал — лег под стеной и затаился. За стеной, чуть выше лежащего человека, комнату пересекала тонкая медная проволока. Один из ее концов был привязан к решетке камина, другой — к чеке гранаты…

Ровно в три Владимир Мукусеев встал и направился к дому.

С противоположной стороны к дому подъехал велосипедист. Джинн в пустом бассейне насторожился: если велосипедист — это Гойко, то кто же в доме? Из-за шума, который произвел проехавший «скорпион», Джинн не знал, что человек уже покинул здание и лежит за стеной, там, где его не достанут осколки гранаты.

Кто? — лихорадочно думал Джин. — Кто в доме? Что происходит?

Гойко положил велосипед на землю, в метре от Джинна, и пошел к крыльцу. Заскрипело под его ногами битое стекло на ступенях. Каждая ступень приближала его к проволоке, натянутой поперек комнаты с камином… Одна, вторая, третья ступень… Всего шесть. У входа, там где была когда-то дверь, Гойко остановился. Тихо-тихо произнес: «Владимир?»

Мукусеев находился в это время в двадцати метрах от дома. Джинн уже слышал его

шаги.

— Владимир? — повторил Гойко. Ответа он не услышал и шагнул в проем. Он хорошо ориентировался внутри. Когда нога задела проволоку и раздался щелчок ударника гранаты, он сначала ничего не понял.

А Джинн понял. Он услышал металлический щелчок и сразу все понял. Он вспомнил, как сам нарвался на растяжку… И свой прыжок в сторону, за тушу убитого верблюда. До верблюда было метра три, но он каким-то чудом допрыгнул, перекатился через разлагающуюся тушу и замер на песке. Когда рвануло, он физически ощутил, как осколки вспарывают верблюжий бок…

Гойко все еще гадал, что означает щелчок, а с улицы ударил крик:

— Назад, Гойко! Назад!… Вовка, падай! Падай, бля, растяжка!

Гойко резко развернулся и… нога провалилась сквозь прогоревший пол. Он упал. Дернулся отчаянно, вырвал ногу. Но было поздно — грохнул взрыв.

После предупреждающего крика Джинна, Мукусеев застыл в десяти метрах от крыльца. На землю не упал. Он увидел, как дом озарился изнутри. На мгновение черный силуэт полуразваленного дома стал виден фотографически четко. Арочное окно стало пронзительно белым… На белом фоне прорисовался изломанный контур разрушенной стены… Все погасло, но сетчатка глаза еще хранила изображение. Грохнул взрыв.

Мукусеев стоял с открытым ртом. Он еще не понял, что произошло. Кажется, что-то кричал Джинн. Кажется, в доме что-то обрушилось… Джинн подошел и тронул его за плечо:

— Володя! Володя, ты как? Не зацепило? — Он вырвал рукав и бросился к дому. Джинн не дал — снова поймал за рукав и развернул ксебе.

— Пусти! — закричал Мукусеев.

— Не дури. Там еще могут быть «сюрпризы».

— Там наш последний шанс, — возбужденно отозвался Мукусеев. — Может быть, он еще живой…

— Не дури, не дури. Сейчас я зайду и все обнюхаю. Если есть растяжки — обезврежу. Тогда можно и вам. Понял?

Подошел запыхавшийся Зимин, спросил из темноты:

— Что тут у вас? Кто подорвался? — Ответить ему не успели — в доме вспыхнул фонарик. Его свет был «размазан», пробивался сквозь облачко мути, поднятой взрывом.

— Он жив, — закричал Мукусеев. Из дома раздался голос Широкова:

— Мужики! Тут еще одна растяжка. Погодите. Сейчас я ее придушу.

— Полковник! — закричал Джинн. — Не трогай! Не трогай ее!

— Не ссы, майор, — ответил Широков. — Кабинетные крысы тоже кое-что умеют… Сейчас я ее.

Свет фонаря плавал в облачке мути. Джинн матюгнулся, скомандовал Мукусееву и Зимину:

— Стойте здесь, — и пошел к крыльцу.

— Готово, — сказал Широков из дома. Мукусеев, вслед за ним Зимин двинулись за Джинном. Джинн остановился, зло бросил:

— Я же сказал: стоять здесь… Там их еще десять штук, может быть… Полковник! Эй, полковник!

— А?

— Стой где стоишь, Игорь Георгиевич. Там еще могут быть. Не двигайся с места, сейчас я подойду.

Джинн легко преодолел шесть ступенек, исчез в доме. Вспыхнул второй фонарь. Из дома донесся голос Джинна:

— …вашу, товарищ полковник! Кто вас сюда пустил?

— Не кипятись, майор. Я ведь тоже не пальцем деланный.

Два фонаря забегали по стенам, по полу. Через минуту Зимин спросил:

— Эй, саперы… войти-то можно?

— Заходи. Осторожно, тут пол совсем никакой. — Они поднялись. В свете двух фонарей на черном полу, в луже крови лежал мужчина. На левой ноге у него не было ботинка, темная синтетическая куртка задралась наверх, накрыла голову. Плавала в лучах фонарей пыль. Мужчина был мертв — это не вызывало никаких сомнений даже у не специалиста.

— Доигрались, блядь, в конспирацию, — сказал Зимин и сплюнул.

— Светите мне, — произнес Джинн, не обращая внимания на реплику следователя. Он сунул Зимину фонарик, Владимир, спохватившись, включил свой… Джинн начал быстро и сноровисто обыскивать труп. Его нисколько не смущало, что одежда во многих местах окровавлена — он выворачивал карманы, складывал вещи в кучку. На пол легли: складной нож, очень несвежий носовой платок, потертый коричневый бумажник, дешевая зажигалка, пачка сигарет без фильтpa, два ключа на общем кольце с брелоком- открывашкой и… рогатка. Обыкновенная самодельная рогатка — две полоски желтой резины и кусочек кожи