(третий – из личного гвардейского резерва начальника).

Смену Нестерова в наблюдение за Дроном Василий Петрович не поставил принципиально. Как и большинство «грузчиков», Нечаев был человеком суеверным, а потому считал, что экипаж, однажды крупно проколовшийся на каком-то объекте, второй раз ставить за ним нельзя – плохая примета. Александр Сергеевич возмущался, бранился, запальчиво стучал кулаком по столу, доказывая необходимость работы за Дроновым именно его экипажем – однако все было без толку. В результате Нестерову приходилось довольствоваться лишь ежедневным изучением сводок других сменных нарядов, однако они, эти самые сводки, мягко говоря, не радовали. Объект был пассивен, как опущенный арестант и за три дня слежки ни намеком, ни полунамеком не дал понять, что у него готовятся какие-то совместные дела с Ташкентом. Не меньше Нестерова психовал и мандражировал Леха Серпухов. При таком раскладе продлить срок наблюдения за Дроном еще на пять дней представлялось делом абсолютно дохлым. Однако под занавес третьего дня работы удача им если и не улыбнулась, то хотя бы забрезжил намек на нее. Николай, которому изначально была отведена роль посредника между ладонинской связью в Управлении «Р» и «грузчиками», отзвонился Нестерову и доложил, что десять минут назад был зафиксирован звонок с трубы Ташкента на мобилу Дронова. Разговор продолжался четыре секунды и уместился в три короткие фразы: «Завтра все остается в силе… Поспешай – оглядываючись… И проветри башку, чтобы потом не тормозить».

Это уже было кое-что. Серпухов, оценив информацию, на правах заказчика перезвонил Нечаеву и сообщил, что-де завтра, возможно, они будут крепить. После этого Леха помчался к начальству – требовать на субботу людей, а главное – оружие. В свою очередь, Василий Петрович вызвал к себе старших смен, поставленных в субботний наряд за Дроновым, и самолично прочел им небольшую лекцию о профессиональных качествах «грузчиков» (а проще говоря – настроил на завтрашнюю работу, слегка накрутив при этом хвосты). Словом, все были заняты делом, и только экипаж Нестерова остался за бортом входящих в финальную стадию событий: завтра их коллеги под руководством Лехи Серпухова и его бойцов должны были попытаться закрепить Ташкента, а нестеровцы, как последние лохи, в этот день даже не выходили на линию, а следовательно, ни при каких раскладах не могли хоть чем-то помочь своим товарищам. И это было очень обидно и в высшей степени несправедливо. Впрочем, так оно всегда в жизни и бывает: ты семь раз тщательно и грамотно отмеряешь, а потом бац – и за тебя отрезают другие.

А вечером Александр Сергеевич отправился на встречу с Ладониным. Эту встречу Нестеров инициировал сам, хотя и понимал, что разговор может оказаться непростым. Но оттягивать его и дальше не имело смысла – Ладонин был в курсе всех последних событий и знал, что завтра оперативники попытаются взять Ташкента. После того, как «заговорили» пальцы на бутылке, бригадира посетила шальная мысль, что теперь они, в принципе, могут обойтись и без Ладонина. Эта мысль, которая в течение нескольких дней не давала ему покоя, возникла из-за того, что Нестеров был более чем уверен: «второй фронт» имеет на концовку этой истории несколько иные виды. Но бригадир все-таки решил играть в открытую. И от этого решения на душе у него стало удивительно комфортно и приятно, потому что это было по нему. И вот сегодня Нестеров легко шел на встречу с Ладониным. Легко, так как он был уверен, что прав.

Ладонин ждал Нестерова в ресторане на Суворовском. Бригадир зашел в зал и мгновенно оценил стол: перед Игорем Михайловичем стояли две пустые суповые тарелки, а из третьей он ел томатный суп. Сперва Нестеров разозлился, подумав, что за столом сидят еще два едока, а значит, две пары посторонних ушей, но, увидев всего одну столовую ложку, и ту – в руке Ладонина, удивился.

– Ну люблю я томатный суп. Немного неприлично, что ли? – встретил Нестерова довольный Ладонин.

Нестеров пожал ему руку и присел. Ладонин жестом показал на меню.

– Я бы оформителю этого заведения глаз на жопу натянул за эдакое оформление – какая-то совершенно агрессивная посредственность, – пробурчал он, будто оправдываясь. – Но суп здесь классный.

– А масло тут классное? – спросил Нестеров.

– Масло и черного хлеба! – приказал официанту Ладонин.

– Экий вы, однако…

– Понимаешь, Сергеич, за тот короткий срок, что я прозябаю на этой планете, я чуть-чуть узнал людей. Вот, скажем, у тебя, к примеру, иногда случаются приступы жажды черного хлеба, густо намазанного маслом и обязательно посыпанного крупной солью. У меня, кстати, иногда случаются сосисочные приступы. Но приступы – это хорошо. Это значит, что человек помнит прошлое, и оно ему нравится… А вот у этой приступов быть не может, – Ладонин мотнул головой в сторону официантки, которая слегка подтанцовывала под куплет типа «он не дождался, а я загрустила». – У нее есть одна жажда – иметь такую же мобилу, как у меня, и позвонить с нее Ваве. Позвонить и обязательно произнести «Bay!».

– Ну, нашел объект для обличения, – даже не повернув головы в сторону девушки, удивился Нестеров.

– Не в обличении дело. Я про себя все знаю.

– Давай о Ташкенте, – предложил Нестеров.

– Знаешь, Александр Сергеич, мне иногда кажется, что Ташкент лучше, чем такие. – Ладонин снова покосился на официантку. – Ташкент, он яркий. А у них яркие только прокладки с крылышками.

– Давай о Ташкенте, – повторил Нестеров.

– Давай, давай, – согласился Ладонин. – Наяривай!

Ладонин отвалился на мягкую спинку диванчика и стал похожим на доброго дракошу, объевшегося шоколадом.

– Мы оба знаем, что завтра Ташкента могут принять.

– Тебя что-то смущает? – захотел было улыбнуться Ладонин, но сдержался.

– Смущало… Короче, я хочу откровенно и в лоб спросить – у тебя какие на него планы?

– А-а-а… – протянул Ладонин и уже не смог сдержать улыбку. – Опасаетесь, что я его того? Зарэжу?

– Были такие мысли, и я считаю, что это неверно. Неправильно нам с ксивами выводить на убой. Даже на убой Ташкента.

– Але-але! – замахал Ладонин руками. – Давай-ка без внутренних убеждений. Я сейчас все тебе расскажу… Кстати, кушать будешь? Последний раз спрашиваю…

– Нет. Я честно – не хочу.

– Так вот, дело не в том, что правильно или неправильно. Просто тебе страсть как некомфортно. И вот это правильно, потому что ты всегда ел бутерброд так, а тут оп-па – иная история. Но на самом деле иной тебе она только кажется… Ты ведь не стал тихарить от меня информацию – так? А я ведь тоже об этом думал.

– О том, чтобы тоже стихарить?

– И об этом. И о том, что ты можешь себя повести по-иному… Нет, ты мне все-таки скажи – ты есть будешь? – Ладонин засмеялся.

Нестерову полегчало, напряжение ушло, а Ладонин продолжил:

– Скажи, Сергеич, у нас есть отношения?

– Да, конечно.

– И я так считаю. Посему, если мы будем лукавить друг с другом, наши отношения не испортятся, а просто растворятся в «ты меня должен понять… я тебя, с одной стороны, понимаю…» и прочей пурге. Ни тебе, ни мне этого не нужно. Поэтому мы будем все делать вместе – как задумано и как пойдет. Сядет хорек этот норный – отлично! Кстати, я об этом уже размышлял и кое-что продумал. Ведь он будет сидеть за Тагилом, то есть в Тагилстрое-Тагиллаге? А там ему можно такие хлопоты бубновые организовать…

– Далековато будет.

– А у меня кореша в Уралмаше есть надежные, – намекнул Ладонин. – Но вперед фантазировать погодим. Давай на днях со статуей разберемся.

– Давай разберемся.

В этот момент в кармане Ладонина заголосила мобила. Игорь раздраженно посмотрел на высветившийся номер, однако ответил:

– Да… Я… Какой Владимир?… Когда звонили?… И что?… Да вы что, Владимир, совсем охуели?… Какого вы… Хотя, постойте, как вы говорите?… И сколько это может стоить?… А размер?… Ни фига себе!.. А