к входной двери, намереваясь на месте выяснить, что это за хрень там происходит. Как был – в тренировочных штанах и тапках-шлепанцах на босу ногу, Женя выскочил во двор. Не ожидавший от него такой прыти Лямин побледнел и невольно сделал пару шагов назад, готовясь предпринять попытку скрыться бегством. Камыш мгновенно просчитал этот вариант, а потому с доверительной улыбкой и как можно беззаботнее спросил:

– Тебе чего, пацан? Ищешь кого?

Слегка успокоенный доверительным тоном объекта Лямин скороговоркой выпалил заранее сочиненную легенду.

В этот момент Камыш наконец вспомнил, что этого парня он видел два дня назад на мосту при известных обстоятельствах. И поскольку среди «своих» такого чудилы не было и быть не могло, вывод напрашивался один – пацан тогда играл на стороне Полины. С учетом того, что ныне в ментовку повально берут всех без разбора, ничего удивительного в этом не было. Камыш чуток сблизился с юным ментенком и утвердительно кивнул:

– Да, бабки серьезные, бросать жалко… Ну, подбирай тогда, коль и правда твои.

Лямин недоверчиво покосился в сторону Камыша, взглядом оценил расстояние между ним и машиной, прикинул, что в случае чего отскочить успеет, и доверчиво нагнулся – не потому, что и правда денег жалко было, а для того, чтобы довести легенду до убедительного конца…

Конец и правда был более чем убедительный. Камыш в три тихих шага очутился рядом с Ляминым и несильно (все ж таки какой-никакой, а мент, представитель власти!), но в то же время вполне ощутимо рубанул Ваню боковым под левое ухо. Ваня обмяк и, выражаясь литературным языком, «опал как озимые». Камыш подхватил его под мышки, осмотрелся по сторонам и потащил в свою квартиру. Здесь Женя самым бесцеремонным образом обшмонал бесчувственное тело – ксивы и других атрибутов, указывающих на принадлежность пацана к силовым структурам, не нашел, зато выудил из внутреннего кармана паспорт на имя Лямина Ивана Михайловича, 1983 года рождения, уроженца Костромы, проживающего на Светлановском проспекте, и недешевую портативную «Моторолу». Радиостанция была выключена, поскольку Лямин прихватил ее с собой исключительно из понтовых соображений – с ней он в большей степени ощущал себя разведчиком, хоть практика и доказывала, что обычная мобила в бою понадежней будет.

Женя уложил Лямина на диван, подошел к окну, закурил. Никакой суеты во дворе не наблюдалось, похоже, отряд не заметил пропажи бойца. Это было немного странно, но при опять-таки нынешнем ментовском раздолбайстве вполне допустимо. Сейчас больше всего Камыша занимал вопрос: имеет ли к этому инциденту какое-либо отношение Полина? Если она в курсе происходящего, тогда грош цена всем ее клятвам и уверениям. И пошла она в таком разе далеко и надолго. И Ташкента пускай за собой прихватит, там ему самое место. «Сейчас разберемся», – подумал Камыш, загасил сигарету и набрал мегафоновский номер Полины:

– Здравствуй, милая моя, я тебя заждался…

– Женя, привет. Извини, я не могу сейчас долго разговаривать… У тебя что-то случилось?

– У меня – ничего. А вот у Лямина Ивана Михайловича небольшие проблемы.

– Женя… Откуда ты знаешь?… Где он?… Что ты с ним сделал?…

– Значит, память меня не подвела и вы таки знакомы… Коллеги, значит?… Соратники, блядь…

– Пожалуйста, перестань материться и объясни толком, что случилось? Где ты встретил Ивана?

– Извини, начальник, с культурным человеком – я культурен, но с хамами – я хам! Так меня в советской школе учили. Ясно? А «встретил» я его в своем дворе у своей же машины… Адресочек, часом, не ты нашептала?… Хорошо, допустим, верю… Однако товарищ Лямин при нашей встрече не только не представился и не предъявил удостоверение личности, но еще и пытался закосить под Ваню-дурачка… Странный у тебя приятель, такой, знаешь, «в поле ветер, в жопе дым»…[66]

– Где он?

– Да здесь у меня на диванчике лежит, отдыхает. Бескультурный товарищ – даже ботинки не снял…

– Женя! Что ты наделал?… Ты что, избил его?

– Бить не бил – сама понимаешь, на детей рука не поднимается. Так, для профилактики разок в ухо дал, чтобы впредь на скользкую дорожку не становился. Я, конечно, понимаю, что ментам нынче мало платят, но это еще не повод, чтобы у законопослушных граждан машины воровать.

– Какие машины? Что ты плетешь?

– Дык тачку мою угнать хотел. Хорошо еще, я недавно сигнализацию новую поставил… Весь двор переполошил, паршивец, так что, если потребуется, свидетелей предостаточно найдется…

– Женя! Я прошу тебя… Не трогай его, пожалуйста. Я… Я сейчас приеду к тебе, слышишь?

– Да уж, сделай одолжение. У меня тут все-таки не частная гостиница… Приезжай, милая, пока я окончательно… не растерялся…

Звонок Камыша застал Полину в машине. К тому времени они с Нестеровым уже сделали адрес на Энгельса (снова – пусто) и теперь, поймав частника, двигались в направлении Костромской. По телефонному разговору Полины бригадир понял – произошло очередное ЧП. Он попытался выяснить у нее, что случилось, однако Ольховская, кивнув в сторону водителя, мол, не будем при постороннем, лишь назвала новый адрес – «едем на Графский, быстро едем». Водитель лишь пожал плечами – довольно странная парочка платила хорошо, и ему было все равно, куда рулить.

Долетели до Графского. Нестеров задержался, расплачиваясь с водилой, после чего бросился догонять Полину. Та на ходу начала сбивчиво рассказывать бригадиру про Камыша. Из ее бессвязного монолога Нестеров мало что понимал, а потому просто слушал, впитывая информацию. На детской площадке они наткнулись на бесцельно слоняющегося Козырева. «Так – и этот здесь», – обреченно подумал Нестеров, лишь сейчас окончательно оценив масштабность предполагаемых разрушений. Он притормозил Полину и не терпящим возражений голосом прервал ее:

– Значит, так, други мои. Притормозили – отдышались. Сначала говорит Козырев, остальные слушают. Потом говорит Полина – остальные внимают. Кратко, по существу, без лишних эмоций. Эмоции я вам обещаю устроить потом. Паша?

Будь на голове бригадира чуть более пышная растительность, то от историй, поведанных его «грузчиками», волосы на ней безусловно встали бы дыбом. А так, с трудом подавив в себе желание витиевато выматериться в адрес Ольховской, а затем заехать в глаз Козыреву, он лишь сглотнул подступивший к горлу ком и прохрипел:

– Полина – веди. А ты… Натти Бампо[67] херов, жди здесь.

Они направились в адрес Камыша, а взъерошенный и подавленный Паша остался ждать их на той самой скамеечке, где еще час назад, беззаботно попивая джин, Ваня Лямин изобретал свой «гениальный» план.

В скором времени Полина вернулась вместе с Ляминым. Тот волочился за ней с потерянно- страдальческим видом, держась левой рукой за пострадавшее ухо. Ольховская усадила Ивана на скамейку и отправила Козырева за водой. Растерянный Паша, ошалело глядя на раненого товарища, зачем-то переспросил: «С газом брать или без?» – за что был послан Полиной на три известных буквы, и газообразно растворился в ближайшем продовольственном магазине. Через пару минут он вернулся с бутылкой минералки, и Ольховская наложила холодный компресс на многострадальную и пустую ляминскую голову.

Нестерова ждали почти час. Лямин, которому водные процедуры явно пошли на пользу, выдвинул было предложение всем вместе пойти на выручку: «Вдруг у них там драка завязалась?» – однако Полина посмотрела на него таким взглядом, что он сразу заткнулся и вплоть до возвращения бригадира больше не проронил ни слова… Наконец появился Нестеров. Александр Сергеевич подошел к своим, допил из бутылки остатки минералки и, обернувшись к Лямину, тихо приказал:

– Станцию!..

Иван достал из кармана «Моторолу» и протянул ее бригадиру. Нестеров убрал ее в дипломат, при этом не удержался и ругнулся в сердцах:

– Дай дураку хрен стеклянный, так он мало того, что разобьет, так еще и порежется. – Затем,