луже крови лежал человек, который еще несколько минут назад был молодым, красивым, а главное, полным жизни. Чуть поодаль, выворачивало наизнанку захлебывающегося слезами и рвотой Лямина. Был звонок на мобилу Нестерова от заказчика, который только теперь окончательно разобрался в своих многоходовках и сообщил, что сегодня крепить объекта представляется нецелесообразным…
После того, как тело Гурьева погрузили в «скорую» и повезли на Екатерининский, 10, бригадир подошел к отрешенно сидящему на земле Козыреву и, положив ему руку на плечо, негромко спросил:
– Машину вести сможешь?
Паша молча кивнул.
– Тогда давай бери Лямку и поехали. Хватит. Не нужно здесь больше. Слышишь меня?
Козырев снова кивнул, медленно поднялся и побрел за Ляминым…
…Темно-синяя «девятка» медленно катила по Петровской набережной. Смена возвращалась на базу в полном молчании. Лямину хотелось плакать, но он был убежден, что делать этого было нельзя. Иван еще не знал, что в жизни каждого мужчины встречаются моменты, когда плакать незазорно. Нестеров достал беломорину, нервно помял ее пальцами, отчего она раскрошилась и порвалась. Он полез в карман за другой и в этот момент, в который уже раз за сегодня, у него зазвонил мобильник:
– Сергеич! Вы че там, на сверхурочные остались, что ли? На часы-то смотрите или как? Учти, еще полчаса вас жду, а потом домой поеду… Пиво, между прочим, уже совсем теплое – у нас в дежурке холодильник накрылся.
– Мы едем, Костя, уже едем – бесцветным, абсолютно лишенным каких-либо эмоций, голосом ответил Нестеров.
– Слышь, Сергеич, – продолжал Пасечник, судя по его жизнерадостному тону, как минимум парочку пива к этому времени он уже успел оприходовать. – Попроси Гурьева, чтобы на Садовой тормознулся. Там есть подвальчик, Антоха знает, где торгуют офигительным вяленым толстолобиком. Пусть подорвется, возьмет пяток, хорошо?…
Ответа Пасечник не услышал. Последующие попытки набрать номер Нестерова ни к чему не привели – тот по непонятной причине отключился. «Вот ведь жмотье», – обиделся Пасечник и открыл очередную бутылку. В самом деле – если человек случайно по службе запорол небольшого косяка, то это еще не означает, что теперь соседний экипаж может из него веревки вить.
Глава вторая
Полина
…Принимать филеров надо с большою осторожностью, при сомнении, новичка испытать, выдержав его в отделении недели две без поручений по наблюдению, стараясь за это время изучить его характер на основании данных общения его с другими служащими…
По мнению окружающих, потенциальный кандидат в экипаж Нестерова Полина Ольховская была девушкой со странностями… Эти странности заключались в следующем.
Во-первых, будучи дочерью весьма почтенных и состоятельных родителей, она, мало того что бросила филфак Университета и поступила в школу милиции, так еще и умудрилась, закончив последнюю, действительно пойти работать в ментовку. Это безумие можно было бы назвать девичьей блажью, однако Полина, к удивлению родных, не перебесилась и вот уже пятый год продолжала служить в ОПУ.
Во-вторых, к своим двадцати пяти годам Ольховская еще ни разу не сбегала замуж, что (при ее-то внешности!) выглядело, по меньшей мере подозрительно. И бог-то бы с ним, с замужеством, однако вела она себя при этом, с точки зрения коллег, абсолютно по-свински: подбивавших клинья мужиков из отдела держала на почтительном расстоянии, а про мужиков на стороне, ежели таковые вообще имелись, распространяться категорически не желала. Вполне естественно, что это серьезно било по самолюбию остальных установочных дам, которые на протяжении нескольких лет предпринимали безуспешные попытки втянуть Полину в свой бабий мирок. Словом, «нормальные» люди себя так не ведут.
Следует признать, что в чем-то окружающие были правы – Полина действительно была девушкой взбалмошной, но в то же время еще и очень замкнутой. Окончив школу с золотой медалью, она без проблем поступила в Универ, за первый курс неплохо овладела финским языком, после чего твердо решила – ей этого достаточно. Двух семестров в коллективе, где на десять тупых, сексуально озабоченных блатных девиц приходилось по три таких же мальчика-мажора и по одному ботанику-неврастенику, хватило, чтобы учеба ей вконец опротивела. Так что в один прекрасный день, никому ничего не сказав, она просто пошла и забрала документы. Преподаватели недоумевали, мама пила валерьянку, а Ольховская тем временем поступила на банальные курсы компьютерных пользователей. И неизвестно чем бы все это закончилось, если бы не родной дядя, бывший полковник милиции, не уболтал ее поступить хотя бы в Стрелку – какое- никакое, а все ж таки юридическое образование. Странное дело – почему-то Полина дядю послушалась, но кто ж знал, что в конечном итоге все сложится еще хуже? И что спокойной работе в какой-нибудь нотариальной конторе она предпочтет службу, даже название которой вслух произносить строжайше запрещено? И даже страшно подумать, чем они там занимаются!!!
А там Полина и ее сослуживцы занимались проведением автономных разведывательно-поисковых мероприятий, официально именуемых «оперативной установкой» (на сленге силовиков – «ульяна»). Если наружка – это глаза и ноги милицейской разведки, то установка – ее язык и уши. Сотрудники отдела установки, которых по штатке на порядок меньше, нежели тех же «грузчиков», считают себя элитой и белой костью разведки. И, надо сказать, не без основания. Как правило, в эту службу принимают людей интеллектуально развитых (желательно, с высшим образованием), психологически устойчивых (что в наши дни большая редкость) и со специфическим (назовем это так) образом мышления. Ну, и чем не элита? Однако же и пашет это элитарное подразделение как трактор, причем большую часть своего рабочего времени «ульянщики» действительно проводят «в поле»: по заданиям заказчиков мотаются по местам жительства или работы лиц, представляющих оперативный интерес, и через соседей, сослуживцев и иных источников собирают информацию об объектах милицейских разработок, используя при этом легенды зашифровки и документы прикрытия. Работа эта тяжелая, выматывающая, а порой и опасная – получить в башню как нечего делать! Впрочем, такие штуки, к счастью, случаются довольно редко.
Вот такой, неблагодарной и не шибко престижной в понимании простых обывателей, службой и занималась капитан милиции Полина Ольховская – непутевая дочь вполне путевых родителей.
В этот день Полина пришла в свою контору пораньше. В самое ближайшее время должен был состояться перевод на линию, а потому в любой момент начальство могло ее дернуть для передачи дел. А за ней, между тем, числился маленький должок в виде нескольких исполненных, но еще неотписанных установок.
Три маленьких[32] Полина оформила менее чем за час, а вот с четвертой пришлось повозиться. Четвертая установка относилась к разряду так называемых камеральных – это когда разведчик не выезжает за информацией по месту жительства объекта, а отписывает тему прямо на рабочем месте. Ясное дело, что подобные вещи, мягко говоря, не поощряются ни руководством, ни заказчиком, но и «ульянщик» – воробей стреляный, он на этих установках собаку съел. Поди докажи, что он, и правда, в адрес не ходил, соседок не очаровывал и сигаретами местных хануриков не угощал. Ну а бумага, она, как известно, и все стерпит, и не проболтается. Камеральные установки сочиняются, к примеру, тогда, когда объект, с точки зрения ментов, не представляет из себя ничего выдающегося и установка на него выписывается исключительно по формальным признакам – чтоб было. Опять же есть круг лиц, на которых установки делаются с определенной периодичностью из года в год, а посему они, как правило, похожи друг на друга как близнецы-братья (живет, блюдет, жену не бьет, сосед – наркот, сам пьет/не пьет). Наконец, случается так, что «ульянщик» просто физически не может выехать в адрес – либо по работе полный завал, а сроки поджимают, либо накануне перебрал лишку и сама мысль о поездке куда-либо общественным
