– А как насчет машин, обо всем договорились?
– Да вроде бы, – сказал Бобби. – Льюис обговаривает с ними последние детали. Ну и типчики! Я рад, что больше их не увижу.
Мы услышали, как вдалеке завелся мотор машины. Тут я подумал о том, что совершенно не знаю, кто же этот третий, взявшийся нам помочь. Я совсем не запомнил его лица.
– Я лично, – сказал Бобби, – весьма сомневаюсь, что им удастся вернуться назад по той дороге, по которой мы ехали сюда.
– Утешительная мысль, – отозвался Дрю. – А что, если они действительно не смогут выехать назад?
– Мы все равно сейчас уплывем, – сказал я. – А как им выбраться отсюда – это уже их проблема.
– Ничего себе
Тут раздался голос Льюиса из-за ивовой завесы:
– Да не волнуйтесь ни о чем! Машины будут на месте, где положено.
Мы надели спасательные жилеты. Я удерживал деревянную байдарку на месте, чтобы в нее мог забраться Бобби. Он, пошатываясь, залез в байдарку и уселся на носовом сиденье. За ним последовал Льюис. Под их весом байдарка осела в воде и приобрела максимально возможную устойчивость.
– Ладно, – сказал Льюис. – Отпускай.
Я отпустил, и лодка поплыла, уже ничем не удерживаемая. Я стоял ц смотрел на них через плечо. Я так глубоко погрузился в ил, что даже подумал о том, что вылезать из него будет трудно. Стоя так, я ухватился за алюминиевую байдарку, в которой уже сидел Дрю, державший в руках весло.
– Я правильно держу эту штуку? – спросил он.
– Наверное, – сказал я. – Весло нужно держать... Ну, в общем так, как ты его держишь.
Я вытащил одну ногу из ила, но при этом вторая застряла в нем еще глубже. Я ухватился за длинную ветку и стал вытаскивать себя из трясины, которая не хотела отпускать мою левую ногу.
– Она меня держит! – сказал я.
– Кто «она»?
– Да эта пакость.
Я дергался и, не отпуская ветки, тянул себя из ила. Когда, наконец, мне удалось вытащить ногу, я, нащупав более твердое место, оттолкнулся и заскочил на корму. Деревянная байдарка, в которой плыли Льюис и Бобби, у кого-то была одолжена, а алюминиевая, в которой разместились мы с Дрю, принадлежала Льюису. Байдарка раскачивалась и прыгала. Мы веслами оттолкнулись от берега, и медленное течение властно подхватило нас. Берег стал удаляться. Я чувствовал, как тянет нас течение, состоящее из многих невидимых потоков, – как будто нас тащили несколько веревок, каждая немножко по-разному. У меня возникло ощущение, которое всегда охватывает меня, когда я проваливаюсь в сон, расставаясь с сознанием, – вроде бы я двигаюсь к чему-то неизвестному, встречи с которым мне не избежать, но откуда я все-таки вернусь.
Благодаря кинофильмам, спортивным передачам по телевидению и большим фотографиям индейцев, гребущих в своих каноэ, я имел некое общее представление, что мне нужно делать. И я погрузил весло в воду с левой стороны байдарки и провел его вдоль борта. Нос лодки, где сидел Дрю, – и я тут же понял, что, пожалуй, самой большой проблемой будет поворачивать нашу байдарку из стороны в сторону, имея такого пассажира, сидящего на переднем сиденье, – тяжело повернул к середине реки, где течение, подхватившее нас, было быстрее. Я испытывал блаженное ощущение полного, свободного скольжения, движения, для которого не применяешь никаких усилий. И это несмотря на то, что мы, собственно, довольно медленно дрейфовали, перегруженные большим количеством вещей и скованные неуверенностью. Я заметил, что у Льюиса и Бобби, которых уже отнесло от нас довольно далеко, пока тоже получалось не лучше, чем у нас с Дрю, хотя Льюис явно старался вовсю. Я подумал, что он, наверное, позволяет Бобби освоиться на воде и определить, с какой стороны байдарки ему удобнее грести. Я предложил Дрю грести справа от лодки, и мы попробовали сделать несколько совместных гребков. Мы проплыли над очень мелким местом, где течение усилилось, – вода вскипала, проносясь над серовато-коричневыми камушками на дне. Байдарка закачалась и днищем проскрипела по камням.
– Давай, попробуй грести сильнее, – сказал я. – Нам нужно найти способ, как перемещать эту штуку так, как нам нужно.
Он погрузил весло глубоко в воду, и я гребнул вместе с ним. Мы нашли свой ритм и стали довольно уверенно приближаться к первому повороту реки. Пару раз весло ударялось о каменистое дно, от чего у меня в руках возникало какое-то странное, противоречивое, сокровенное чувство. Мы стали входить в поворот как раз тогда, когда передняя байдарка уже почти прошла его. Я начал грести немного сильнее, чтобы удерживать нашу лодку точно по течению. Дрю оглянулся, сверкнув очками; при этом он повернул только голову, а тело его, облаченное в спасательный жилет, оставалось неподвижным. На половинке лица, обращенного ко мне, была видна широкая улыбка.
– Смотри, – сказал он, – у нас что-то получается!
– У нас все получается нормально.
Когда мы вышли из поворота, у меня, при взгляде на зеленую байдарку впереди, тут же возникло ощущение, что происходит нечто странное. Либо неправильным образом вела себя река, либо зеленая байдарка. Льюис и Бобби двигались поперек пока еще спокойной реки, и Льюис старался изо всех сил развернуть лодку. Бобби, насколько я мог видеть с такого расстояния, выглядел совершенно растерянным, хотя и он пытался помочь. Их байдарка развернулась и теперь плыла по реке задом наперед. Дрю закрыл лицо рукой. Я хотел уже было крикнуть что-нибудь Льюису, но не смог заставить себя сделать это. Иногда я позволял себе посмеяться над Льюисом, но почувствовал, что сейчас это было бы неуместно. Дрю и я перестали грести, не решаясь окликнуть Льюиса и Бобби. Течение несло нас вперед, и мы могли спокойно наблюдать за происходящим. Бобби оставил попытки управиться с веслом, а Льюису – казалось, лишь благодаря страстному желанию исправить положение, – удалось снова развернуть лодку боком. Но едва он этого добился, байдарка остановилась, зацепившись за подводные камни. Льюис стал отпихиваться от камней веслом и руками, потом попытался сдвинуть байдарку с места, раскачивая ее своим весом. Наконец, он вылез из лодки в воду и стал спихивать ее с камней руками. Мы с Дрю подплыли к ним и, табаня, остановились. Подчиняясь невольному порыву, я вылез из байдарки, чтобы помочь. Мы с Льюисом тащили и толкали лодку, а Бобби сидел на носу как мертвый груз с соответствующим такому грузу выражением на лице.
Загружая байдарки вещами и даже проплыв некоторое расстояние по реке, я не ощутил по-настоящему присутствия воды. Это ощущение пришло только тогда, когда я залез в воду, чтобы помочь стащить байдарку с камней. Это было какое-то глубинное ощущение ее природы – в течение тысяч лет вода приходила из недр земли, образуя эту реку многими притоками, впадавшими в нее на протяжении сотен миль, и стоять в этой воде было очень приятно. Вода была прохладной, неубывающей, постоянно меняющейся, живой, беззаботной. Она плескалась вокруг моих бедер, и мне очень не хотелось выходить из нее.
– Давай хлебнем пивка, – сказал я.
Льюис вытер пот со лба и стал шарить рукой под палатками. Он вытащил банки пива из полиэтиленового пакета, наполненного уже тающим льдом. Мы открыли банки. После нервной работы по загрузке лодок и первых усилий по управлению байдарками нам всем хотелось пить. А моя жажда началась еще в автомастерской братьев Гринеров, где из меня с потом, как мне казалось, вышло больше жидкости, чем вообще имелось в организме. Я выпил всю банку одним залпом, не отрываясь. Пил я медленно, не спеша, как пьют вино герои эпических сказаний.
Допив пиво, я осмотрелся. По обеим сторонам реки, на берегу, располагалась ферма – с одной она занимала большее пространство, чем с другой. Было такое впечатление, что ферма сражается с лесом за существование. Справа от меня, у воды, стояла корова и пила из речки. Несколько других коров лежали на небольшом пригорке, заросшем травой. Было тепло; на траве поблескивали кучи коровьего навоза, над которыми маленькими облачками роились насекомые в своем безумном воздушном танце.
Я опустил банку под воду – под водой она изменяла форму и играла новыми цветами, – и когда она наполнилась водой достаточно, чтобы уже не всплыть, я отпустил ее. Течение тут же утащило банку, и она
