Жак. Какая женщина! Какая чертовка! Хозяйка, мой страх удвоился.
Трактирщица. Итак, маркиз ежедневно приходил беседовать с госпожой де Ла Помере, которая ухитрилась лукавейшими речами довести его до белого каления, ожесточить и окончательно погубить. Он узнал все о месте, где они жили раньше, о их воспитании, о их доходах, о несчастьях, постигших этих женщин; постоянно возвращался к этому предмету, ибо все считал, что он еще недостаточно обо всем осведомлен, и не переставал умиляться. Маркиза указывала ему на усиление его страсти и, будто бы желая его предостеречь, подготовляла его к последствиям.
«Маркиз, – говорила она ему, – берегитесь, как бы это не завело вас слишком далеко; в один прекрасный день может случиться, что моя дружба, которою вы так странно злоупотребляете, не оправдает меня ни в моих, ни в ваших глазах. Конечно, ежедневно совершаются еще большие безумства, но я боюсь, маркиз, что вы получите эту девушку только на условиях, которые до сих пор не были в вашем вкусе».
Когда госпожа де Ла Помере сочла маркиза достаточно подготовленным для осуществления задуманного дела, она сговорилась с обеими женщинами, что они придут к ней обедать; маркиз же должен был застать их врасплох, одетыми так, как это принято в деревне. Все это было приведено в исполнение.
Не успели подать второе блюдо, как доложили о маркизе. И он, и госпожа де Ла Помере, и обе д'Энон мастерски разыграли смущение.
«Сударыня, – сказал маркиз госпоже де Ла Помере, – я приехал из имения; уже слишком поздно, чтобы возвращаться домой, где меня не ждут сегодня вечером, и я льщу себя надеждой, что вы не откажетесь накормить меня обедом…»
С этими словами он взял кресло и присел к столу. Прибор поставили так, что маркиз оказался рядом с матерью и напротив дочери. Он взглядом поблагодарил госпожу де Ла Помере за этот знак внимания. После первой минуты замешательства наши притворщицы овладели собой; завязался разговор, стало даже весело. Маркиз оказывал весьма глубокое внимание матери и проявлял сдержанную вежливость по отношению к дочери. Старания маркиза не сказать ничего лишнего и не позволить себе ничего такого, что могло бы отпугнуть гостей, доставляло всем трем женщинам тайное, но, однако, забавное развлечение. Они оказались настолько бесчеловечными, что заставили маркиза битых три часа говорить о благочестии, и госпожа де Ла Помере сказала ему:
«Такие речи служат лучшей похвалой вашим родителям; первые уроки никогда не изглаживаются из памяти. Вы отлично усвоили все тонкости божественной любви: можно подумать, что вы питались только Франциском Сальским. Не были ли вы часом также и квиетистом?»[39]
«Не могу припомнить…»
Излишне говорить, что наши ханжи вложили в разговор весь запас грации, ума, обольщения и хитрости, каким обладали. Коснулись мимоходом и вопроса о страстях, причем мадемуазель Дюкенуа (таково было ее настоящее имя) высказала мысль, что есть только одна опасная страсть. Маркиз ее поддержал. Между шестью и семью обе женщины удалились, причем удержать их не было никакой возможности: госпожа де Ла Помере и госпожа Дюкенуа сошлись на том, что необходимо строго блюсти религиозные обязанности, ибо без этого почти каждый день духовного счастья был бы испорчен раскаянием. И вот они уехали, к величайшему огорчению маркиза, и маркиз остался один на один с госпожой де Ла Помере.
Госпожа де Ла Помере: «Итак, маркиз, разве я не бесконечно добра? Найдите-ка в Париже другую женщину, которая согласилась бы сделать что-либо подобное!»
Маркиз (падая перед ней на колени): «Признаю: нет ни одной, которая бы походила на вас. Ваша доброта приводит меня в смущение: вы единственный истинный друг, какой только существует на свете».
Госпожа де Ла Помере: «Уверены ли вы, что всегда будете одинаково чувствовать цену моей любезности?»
Маркиз: «Я был бы чудовищем неблагодарности, если бы усомнился в этом».
Госпожа де Ла Помере: «Перейдем на другую тему. Каково состояние вашего сердца?»
Маркиз: «Не скрою от вас: эта девушка должна быть моей, или я погибну».
Госпожа де Ла Помере: «Она, безусловно, будет вашей, но вопрос – в качестве кого».
Маркиз: «Посмотрим».
Госпожа де Ла Помере: «Маркиз, маркиз, я знаю вас, я знаю их; смотреть больше нечего».
Около двух месяцев маркиз не появлялся у госпожи де Ла Помере, и вот что он предпринял за это время. Он познакомился с духовником матери и дочери. Тот был другом милейшего аббатика, о котором я вам говорила. Духовник этот, использовав сначала все лицемерные отговорки, к каким обычно прибегают в нечистых делах, и продав возможно дороже святость своего сана, согласился на все желания маркиза.
Каверзы свои этот божий человек начал с того, что отвратил от подопечных госпожи де Ла Помере расположение приходского священника и убедил его лишить их пособия, выдаваемого общиной, так как они будто бы нуждались меньше других. Он рассчитывал, что лишения заставят их покориться его намерениям.
Затем он постарался на исповеди вызвать разлад между матерью и дочерью. Выслушивая жалобы матери на дочь, он преувеличивал проступки одной и разжигал недовольство другой. Если дочь жаловалась на мать, он намекал на то, что власть родителей над детьми ограниченна и что, если преследования матери переходят известные границы, можно избавить дочь от ее тирании. В качестве наказания он приказывал ей вторично прийти на исповедь.
В другой раз он мимоходом коснулся ее чар, которые, по его словам, были одним из опаснейших даров господа: они даже произвели сильное впечатление на одного достойного человека, которого он не назвал, хотя имя его было нетрудно угадать. Затем он перешел к беспредельности небесного милосердия и к снисхождению по отношению к грехам, вызываемым особыми обстоятельствами, к слабостям человеческой природы, в которых всякий находит себе оправдание, к силе и естественности некоторых наклонностей, от которых не свободны даже самые святые люди. Он спросил ее также, не испытывает ли она желаний, не бывает ли у нее пылких снов, не волнует ли ее присутствие мужчин. Он обсуждал с нею вопрос, должна ли женщина уступать или противиться мужским желаниям и тем самым погубить или осудить на вечные муки существо, за которое была пролита кровь Христова, причем сам он не брался решать эту проблему. Затем он испускал тяжелые вздохи, воздевал глаза к небу, молился за заблудшие души… Девушка не мешала ему ораторствовать. Ее мать и госпожа де Ла Помере, которым она подробно пересказывала речи своего
