концов, я готова думать, что они правы».

«Неужели, маркиза, вы собираетесь стать святошей?»

«А почему бы нет?»

«Берегитесь, мне не хотелось бы, чтоб наш разрыв, если вообще можно говорить о разрыве, завел вас так далеко».

«А вы предпочли бы, чтоб я снова пустила к себе молодого графа?»

«Предпочел бы».

«И вы мне это советуете?»

«Без колебаний».

Госпожа де Ла Помере в высшей степени сердечно и трогательно рассказала маркизу все, что знала о семье, родине, прежнем состоянии и проигранной тяжбе обеих святош; затем добавила:

«Эти женщины отличаются исключительным благородством, особенно дочь. Согласитесь, что с ее внешностью ей было легко при желании великолепно обеспечить себя; но они предпочли честную бедность позорному богатству; их средства настолько скромны, что я, право, не знаю, чем они существуют. Они работают день и ночь. Переносить бедность, в которой родился, умеют многие, но перейти от настоящего богатства к нищенскому существованию, довольствоваться им, находить в нем радость – вот чего я не понимаю. Это последствия веры. Что бы ни говорили наши философы, а вера – прекрасная вещь».

«В особенности для несчастных».

«А кто же в той или иной мере не несчастен?»

«Готов ручаться, что вы станете святошей».

«Велика беда! Наша жизнь – такая малость по сравнению с вечностью».

«Да вы уже говорите как миссионер».

«Я говорю как убежденная женщина. Ответьте, маркиз, положа руку на сердце, – разве все наши богатства не казались бы нам жалким хламом, если бы мы больше думали о будущей жизни и больше бы опасались возмездия за гробом? Было бы величайшим безумием соблазнить молодую девушку или женщину, любящую мужа, и сознавать при этом, что можешь внезапно умереть в ее объятиях и обречь себя на вечные муки».

«Тем не менее ежедневно кого-нибудь соблазняют».

«Оттого, что нет веры; оттого, что люди стараются забыться».

«Дело в том, что наши религиозные воззрения оказывают мало влияния на наши нравы. Но уверяю вас, дорогая моя, вы полным ходом устремляетесь к исповедальне».

«Это лучшее, что я могла бы сделать».

«Какое безумие! Вам предстоит грешить с приятностью еще добрых двадцать лет; не упускайте этой возможности; а потом вы еще успеете покаяться и, если пожелаете похвастаться этим, упасть к ногам священника… Но вот поистине невеселый разговор! Вы погрузились в мрачные фантазии; таковы последствия ужасающего одиночества, на которое вы себя обрекли. Поверьте мне, призовите молодого графа; вам не будут мерещиться ни ад, ни дьявол, и вы останетесь такой же очаровательной, какой были раньше. Вы опасаетесь, что я буду упрекать вас за это, в случае если мы снова с вами соединимся. Но ведь этого может и не произойти. И вот, исходя из предположения, в большей или в меньшей степени обоснованного, вы лишаете себя сладчайшего из удовольствий. Право, честь оказаться безупречнее меня не стоит такой жертвы».

«Конечно; но не это меня удерживает…»

Они говорили еще о многом, но я всего не припомню.

Жак. Хозяйка, выпьем по стаканчику: это освежает память.

Трактирщица. Выпьем… Пройдясь несколько раз по аллеям, госпожа де Ла Помере и маркиз сели в карету. Она сказала:

«Как это меня старит! Ведь когда мы жили в Париже, она еще под стол пешком ходила».

«Вы говорите о дочери той дамы, которую вы встретили на прогулке?»

«Да, это как в саду, где свежие розы сменяют увядшие. Вы ее хорошо рассмотрели?»

«Ну конечно».

«И как вы ее находите?»

«Рафаэлевская головка мадонны на теле его же Галатеи; и к этому восхитительный голос!»

«Какая скромность во взгляде!»

«Какие прекрасные манеры!»

«Таких высоконравственных речей я не слыхала ни от одной девушки. Вот что значит воспитание!»

«Или хорошие задатки».

Маркиз довез госпожу де Ла Помере, которая поспешила сообщить нашим святошам, что они прекрасно исполнили свою роль и что она ими чрезвычайно довольна.

Жак. Если они будут продолжать как начали, то господину маркизу не отвертеться, будь он хоть самим чертом.

Хозяин. Я хотел бы знать их намерения.