выглядел увальнем с вечно красным лицом. На турбазу он приезжал на «газике», говорили, что неподалеку в пионерлагере он завел любовницу — медсестру, а Захар оборудовал ему на пасеке в заброшенной школе комнату, куда привез на тракторе кое-какую мебель и кровать. Даже о посуде и холодильнике позаботился.
Зимой председателя колхоза сняли с работы за развал и пьянство, а новый председатель в первую же неделю своего правления отобрал у Галкина пасеку, а его обозвал рвачом и делягой, который ограбил и надул колхоз. Дело в том, что хитрый Захар за год работы по совместительству в колхозе не сдал туда и килограмма меда, объясняя это тем, что пчелы заражены каким-то клещом, да и еще на новом месте не обжились. Правда, председателю к столу в уютной комнатке в школе он всегда с бутылкой подавал тарелку свежего сотового меда…
Галкин так рассказал Казакову про свое изгнание из колхоза:
— Пришел я к нему на прием, а там очередь. К Мишке-то, бывшему председателю, я входил без стука, а тут сижу как дурачок, дожидаюсь, а я как-никак директор! Наконец захожу в кабинет, председатель сидит за столом и смотрит на меня, как сыч на мышь. «Ворюга, — говорит, — ты, Галкин, под суд бы тебя, да мой предшественник покрыл тебя…» Ну, я его послал от души подальше и ушел из кабинета. Судить… Я ведь тоже не лыком шит! Бумаги-то на потраву пасеки председатель подписывал, комар носу не подточит. А ее, энту пчелиную вошь, к делу не пришлепнешь… Так что ко мне не подкопаешься. Не удалось лето, пошли дожди — вот и нету меда, а сколько, бывает, пчелиных семей гибнет за зиму?..
Бывший председатель Миша, как его тут называли, успел два участка колхозной земли у озера оформить через правление своим дружкам-приятелям из райцентра — завмагу и завскладом. За каких-то полгода на берегу озера выросли два дома: один, кирпичный, — завмага, а деревянный — завскладом. Прямо через колхозное поле, засеянное овсом, проложили две широкие дороги, вырубили прибрежный лес, оттяпали по приличному участку, которые тут же огородили заборами. Завмаг — железобетонными столбами с металлической сеткой, а завскладом — дощатым забором. Если завскладом почти каждый вечер после работы приезжал на своем «Москвиче» на строительство, то завмаг появился, лишь когда дом был полностью готов. Оказывается, строил его дружок — начальник районной строительной конторы.
Новый председатель несколько раз приезжал, сокрушался, что его предшественник такое безобразие допустил, грозился все эти дома заставить снести, да, видно, власти не хватило. Добротные дома стоят и отражаются в спокойной глади озера. Каждую пятницу вечером к ним подкатывают машины, ярко зажигаются электрические лампочки, играет музыка, эхом по озеру и прилегающему к нему лесу разносятся веселые голоса новых хозяев и их многочисленных гостей. Частенько на вечерних застольях бывает и Захар. Рассказывал, что завмаг привозит водку, коньяк, вина ящиками. И сети ставит на озере. Вот этот жить умеет, не то что он, Галкин. Тот палец о палец не ударит — живет да радуется, а он, Захар, крутится по хозяйству как белка в колесе…
— Много приезжает ко мне всяких проверщиков и ревизоров, — разглагольствовал Захар. — Но куды им против меня хвост подымать! Все люди-человеки не без греха… Звонили мне разные начальники и по ночам: мол, Захарушка, родимый, приготовь домик на двоих, да гляди, чтобы было тепло! А я что? Жалко, что ли? Хорошим людям завсегда рад угодить… Но глаза-то у меня есть? И все видят! Пусть только кто из них попробует вякнуть на меня, я тоже имею на собрании или в райкоме партии что народу сказать… Фактиков у меня уйма, Федорыч! Вона, сам директор промкомбината было на меня ополчился, грозится, кричит: уволю, выгоню! Ишь, мол, помещик объявился — это, значит, я! Всю базу захапал в свое личное пользование, курей-индюков развел! Поросята и кролики под ногами у отдыхающих путаются! «Матросы» жалуются, что с утра до ночи ишачат на меня, значит… А я ему так тихонечко, вежливенько и толкую: а ты позабыл, как ночью с мамзелью пожаловал? Я еще на тракторе гонял домой к продавщице за выпивкой. А когда с бухгалтершей тут встречался?.. Ну, директор и сник, замолк и рукой на дверь показывает: дескать, уходи, змей подколодный! Сами грешат, прелюбодействуют, а я у них на побегушках… Раз рыльце у самих в пушку, так не замахивайтесь и на меня, Захара Галкина!
— Хорошо ты устроился! — подивился Казаков. — Ни с какой стороны, гляжу, к тебе не подобраться!
— Я люблю Советскую власть, уважаю начальство, но наступать себе на горло никому не дозволю…
«Еще бы тебе не любить нашу власть! — подумал про себя Вадим Федорович. — Ты же сосешь ее, как тля зеленый лист. Пятнадцать лет живешь на государственном иждивении. Пользуешься бесплатно электричеством — всю ночь в твоих пристройках горят яркие лампы дневного света и включены рефлекторы, обогревая в холода кролей, нутрий, индюков, поросят! Твоя раздувшаяся, как индюшка, от важности Васильевна спит на лежанке, под матрасами которой в кирпичную кладку вмонтирована мощная электрическая спираль. Моторы качают тебе в помещение и огород воду, крутят деревообрабатывающие станки, медобойку, электрические наждаки, пилы и прочие хитроумные приспособления. Выписав лес, якобы для базы, ты обрабатываешь его для собственных нужд, в печах у тебя горят только самые лучшие березовые дрова, на тракторе — у тебя их два — ты каждое утро ездишь в поселок опохмеляться в буфете. И участковый ласково здоровается с тобой, нетрезвым, и помогает забраться на высокое сиденье, потому что ты сам не в состоянии… Ты забрасываешь сотни метров сетей в озеро, стреляешь весной и осенью уток, живешь в прекрасной квартире в лучшем корпусе, но тебе и этого показалось мало — ты построил не дом, а дворец и спьяну хвалился, что в каждой из шести комнат полы застелишь коврами. Ты ни копейки не платишь за стройматериалы, краску, рубероид, шифер, трубы, любое железо. Чего нет на турбазе, тебе бесплатно привезут из промкомбината… И тебе и твоей жадной Васильевне все мало, и мало, и мало… Чего же ты еще придумаешь для собственного обогащения, Захар Галкин?..»
Пожив тут больше месяца почти один на один с ним и его Васильевной, Казаков убедился, что это два жучка-древоточца, которые точат, и точат, и точат… Зачем им возвращаться в город, когда у них здесь дом ломится от изобилия? Наоборот, из города приезжают их близкие и увозят туда что потребуется. Действительно, государство у нас богатое, если терпит таких паразитов. Трудно даже представить, как бы хозяйствовали Галкины, если бы от них отнять все то, что они даром берут у государства.
Руководители предприятий, которым принадлежат турбазы, привозят сюда столичных гостей, угощают их здесь на лоне природы. В «Медке» даже построен специальный корпус, в котором устраивались банкеты, в шкафах хорошая посуда, новые скатерти, салфетки… За день до приезда высоких гостей Галкину звонили из города и давали распоряжение все приготовить к приему, он тут же посылал своих «матросов» топить баню с залой для выпивки, где тоже шкафы, скатерти, салфетки, хорошая посуда…
Нужны ли такие ведомственные турбазы? Не лучше ли их передать пионерлагерям — хоть какая-то польза от этого будет. И опять приходит на ум мысль, что богато наше государство, если отпускает огромные деньги на содержание и оборудование таких турбаз. Может, Захар и не виноват, что стал таким?.. Да и как жить и видеть, что государственное добро валится на тебя, как манна небесная, и не взять себе? И когда отдыхающие сидят за столом под высокой сосной и пьют, не выпить задаром с ними? И как на такой благодати не завести пчел, которые на твоих глазах таскают с колхозного поля взятки в твои ульи? И как не продавать трехлитровые банки с медом по тридцать — тридцать пять рублей доверчивым отдыхающим, если они умоляют продать? А сколько меду можно наделать с двух мешков сахара, который Захар покупает в магазине за свои деньги, — пожалуй, только за это и хлеб он и платит наличными!
В первый свой приезд сюда Казаков и сотой доли не увидел того, что открылось ему на турбазе сейчас. Это настоящая кормушка для четы Галкиных, и как бы они ни лаялись, а ругань их разносилась иногда с утра до вечера по всей турбазе — Казакова они не стеснялись, если вообще кому-либо из них было свойственно это чувство, — дармовая, потребительская жизнь их объединяла покрепче любви, о которой они давным-давно позабыли. Да и знают ли они, что это такое? И он и она все, что было вокруг, превращали в деньги, которые вместе пересчитывали, прятали, клали на книжки, иногда давали своим детям на мебель, телевизор, холодильник или мотоцикл. Каждый месяц проводилась операция «Хрусталь», как называл сдачу бутылок Захар. Продавщицы его знали и без звука принимали посуду сразу на пятьдесят — семьдесят рублей. Когда трактор с бутылками, сложенными в мешки, готовился выйти за металлические ворота турбазы, в кабину, охая и стеная, забиралась Васильевна. Получать деньги за стеклотару она не доверяла мужу. Правда, в этом же магазине покупала ему бутылку водки и десяток бутылок пива.
Тарахтя и виляя из стороны в сторону, трактор с платформой впереди и сидящей рядом с хмельным мужем Васильевной катил себе по лесной дороге на турбазу. Операция «Хрусталь», как правило, хотя бы на
