Михаил Ильич сразу правильно оценил обстановку и не подошел к девушкам, лишь издали поздоровался. Сигаретный дымок тонкой струйкой вился возле его невозмутимого лица.

— Хорошо, я был тысячу раз не прав, но нельзя же всякий раз бросать трубку, когда я тебе звоню, — взволнованно заговорил Глеб, не ответив на приветствие Аси. Наверное, он ее даже не заметил. — В конце концов, это… Ты же не знаешь, что я хотел тебе сказать.

— Что же ты хотел сказать? — не смогла сдержать улыбку Оля: очень уж был смешной вид у Глеба — высокий, с взъерошенными русыми волосами, свою ворсистую кепку он комкал в руке, с потемневшими от волнения глазами и сверкающими каплями на темных бровях он сейчас походил на обиженного мальчишку.

— То, что ты — дура! — гневно вырвалось у него, но заметив, как окаменело лицо девушки, совсем другим тоном прибавил: — Я хотел сказать, что люблю тебя! А на набережной я вел себя как последний дурак!

— О-о, у вас тут египетские страсти! — засмеялась Ася. — Пожалуй, подойду я к твоему старичку, подружка. Утешу бедного.

— Почему египетские? — растерянно спросила Оля, не зная, что делать. Таким Глеба она еще не видела.

— Я не думал, что ты такая жестокая, — говорил Глеб. — Честное слово, легче первенство города выиграть на ринге, чем с тобой договориться!

— Глеб, я не терплю хамства, — сказала девушка. — Оно все во мне убивает… Даже любовь.

— Зато я не притворяюсь, не стараюсь казаться лучше, чем я есть, — нашелся он.

— Ты полагаешь, откровенный хам лучше, чем замаскированный?

— Я не хам, и ты это знаешь… — ответил он.

С неба моросил мелкий дождь. Из водосточных труб на тротуар брызгали струи. Глядя вдоль Моховой, Оля обратила внимание, что в основном идут с раскрытыми зонтиками женщины, у мужчин редко у кого увидишь зонтик в руках. А вот Михаил Ильич достал из своего коричневого кожаного портфеля зонт, раскрыл его и, бросив на Олю красноречивый взгляд, взял Асю под руку, и они зашагали в сторону проспекта Чернышевского, где, очевидно, он оставил свой «мерседес». Подруга обернулась и помахала рукой. Лицо у нее было довольное. Она не скрывала, что считает свое знакомство с начальником станции техобслуживания полезным.

«С Асей он скорее найдет общий язык…» — равнодушно подумала Оля. Бобриков давно уже не вызывал в ней никаких чувств. Да и были ли эти чувства раньше? Скорее, интерес, любопытство, детское желание прокатиться на заграничной машине… Оля ведь недвусмысленно дала ему понять, что между ними все кончено, а он, умный человек, продолжает преследовать ее телефонными звонками, вот уже третий раз встречает у института. В общем, делает вид, что ничего не произошло. Самомнения ему не занимать! Может, сегодня, увидев ее с Глебом, Бобриков наконец оставит ее в покое?..

— Мне сегодня досталось от главного конструктора, — рассказывал Глеб. — Увидел из-за плеча, как я нарисовал на ватмане твой профиль…

— И отпустил тебя на свидание, — улыбнулась Оля.

— У меня осталось полчаса, — взглянув на часы, сказал Глеб. — Я тебе постараюсь изложить все то, что последнее время мучает меня… Не мы с тобой придумали этот мир, мужчину и женщину…

— По Библии, бог сотворил Еву из ребра Адама, — вставила Оля.

— Библию не читал… Я люблю тебя, Ольга…

— Совсем как в арии Ленского, — улыбнулась она.

— Ты можешь заткнуться? — свирепо воззрился он на девушку. — Я ей в любви объясняюсь, а она меня перебивает…

««Заткнуться»… Какой он грубый!» — с сожалением подумала Оля, но перебивать больше не стала.

— Я думаю о тебе дома, на работе, ночью, — продолжал он. — Раньше я считал, что умею владеть собой. Я мог порвать с другом, который меня предал. Я забыл, правда с трудом, Регину…

— Ее звали Регина? — переспросила Оля. — Редкое имя.

— Да, эту дрянь звали Региной, — холодно подтвердил он, губы его сжались, скулы обострились. Снова что-то жестокое, так поразившее Олю в тот вечер, когда они сидели на камне у Невы, появилось в его лице.

— Девушки, не отвечающие на твое чувство, — дряни? — насмешливо посмотрела она ему в глаза. — Почему все должны быть в тебя влюблены? Потому что ты высокий, симпатичный, чемпион? Если я скажу, что ты мне не нравишься, значит, я тоже дрянь?

Он какое-то время смотрел ей прямо в зрачки, ледок в его глазах начал таять, голубизна снова разлилась вокруг черного острого зрачка. Губы его тронула улыбка, скулы порозовели.

— Очко в твою пользу, — сказал он. — Ты наносишь удары, как опытный боксер, прямо в самые чувствительные места.

— Ты опоздаешь, Глеб, — напомнила она, провожая взглядом троллейбус, отчаливший от мокрой остановки.

— Я чувствую, что несу что-то не то, — признался он. — Понимаю, что мои слова задевают тебя, но ничего с собой поделать не могу… Может, было бы лучше, если бы я читал стихи?

— Не думаю, — сказала она.

— Ведь ты вторая девушка в моей жизни… Точнее, первая, которую я так сильно полюбил.

— А я не уверена, что люблю тебя, — помолчав, сказала Оля. — И вообще, что-то мы с тобой слишком уж часто бросаемся этим словом — «люблю».

— Ты им не бросаешься…

— Глеб, у меня сейчас не то настроение, чтобы говорить о своих чувствах, да и погода… — она подставила ладонь, но на нее не упало ни одной капли, — не располагает к таким разговорам.

— Хорошо, я тебе признаюсь в любви в ясный солнечный день…

— Твой троллейбус, — сказала она.

— Солнце может еще неделю прятаться за облаками, — взглянув на серое небо, проговорил Глеб. — Давай завтра в семь встретимся у Дома офицеров? Кстати, в «Спартаке» идет «Человек из Рио»…

— Договорились, в семь, — с улыбкой сказала она.

— Я, кажется, не поздоровался с твоей подругой, — сказал Глеб. — Скажи, что я извиняюсь.

Он пожал ей руку, пружинисто побежал к остановке, где только что остановился троллейбус. Пропустив двух женщин, вскочил вовнутрь.

«А он не безнадежен… — идя домой, подумала Оля. — И надо же, ему нравится Бельмондо!..»

— Здравствуйте, Вадим Федорович, — произнес в трубку незнакомый девичий голос — Вы меня, наверное, не знаете, я — Мария Знаменская… — Девушка сделала паузу и решительно закончила: — Я — невеста Андрея.

Голос был приятный, чуть глуховатый. Казаков попытался представить себе на том конце провода незнакомку: наверное, высокая, голубоглазая, с длинной русой косой… Дальше его фантазия не сработала. Сын никогда не рассказывал ему о своих отношениях с девушками. В этом все Казаковы были сдержанны, даже шуток за столом по этому поводу не допускали. Не знал Вадим Федорович и об увлечениях Ольги. Мысленно представлял себе ее героя чем-то похожим на Бельмондо. О том, что дочери нравится этот артист, он знал. На детей за скрытность Вадим Федорович не был в обиде: он, когда был юношей, тоже не делился своими сердечными делами с родителями.

— Я слушаю вас, Мария Знаменская, — ответил он в трубку. Он только сейчас понял, что это та самая девушка, которую сын привозил в Андреевку.

— Андрей вам пишет? — спросила она. Голос напряженный, чувствуется, что девушке нелегко дается этот разговор.