висячему мосту его детства. Трава проклюнулась на откосах, зазеленели березы, вот-вот лопнут почки на ольховых и ивовых кустах. Белые облака величественно плывут над бором, отражаясь в Лысухе. В это время никто не попадается Казакову навстречу, лишь сороки с верещанием перелетают через насыпь да шумят вековые сосны. Вдали иногда послышится гудок тепловоза. Тепловозы гудят совсем не так, как трубили паровозы, — их гудок густой, мелодичный. Дни становятся все длиннее, а ночи короче. А до чего же красив закат! Темно-синие облака вытягиваются в веретена, в промежутках между ними багровые полосы, а чуть выше, где облака сходят на нет, бледнеют, веером раскинулись темные лучи. Воздух такой чистый, с запахом горьковатых почек и хвои, что дух захватывает. Однажды во время прогулки он наблюдал такую картину: предвечернюю тишину вдруг нарушили резкие крики, свист крыльев, всплески. На узкую полоску серебристой воды перед железнодорожным мостом одна за другой опустились с десяток уток. Видно, возвращаются из теплых краев на свои озера, а здесь решили переночевать. Чтобы не спугнуть их, он повернул назад. От этой нежданной встречи осталось светлое, радостное ощущение. С ним он и вернулся домой…

Теплые пальцы коснулись его волос, скользнули по щеке и пощекотали шею.

— Обед готов, — услышал он голос Виолетты.

Секунду еще смотрел прямо перед собой на сосны, потом поймал ее руки, привлек к себе и поцеловал. Виолетта не мешала ему работать, конечно, он постоянно ощущал ее присутствие, но это не отвлекало его, наоборот, поднимало настроение. Виолетта взяла отпуск всего на неделю. Через два дня ей уезжать. И все-таки до сих пор Вадим Федорович не мог взять в толк: что побудило ее вот так неожиданно приехать? И именно в такой момент, когда ему было по-настоящему плохо. Телепатия?..

Главное — она приехала, поставила его на ноги и вот уезжает… Почему она не хочет выйти за него замуж? Что ее смущает? На этот вопрос он так и не смог получить от нее ответ. Она либо отшучивалась, либо просто переводила разговор на другое. Может, возраст?

Но разница лет не ощущается ни ею, ни им. Он это знает. Нет у него никакого превосходства над Виолеттой. Женщина она с характером, и вряд ли потерпела бы к себе снисходительное отношение. Не чувствует своего превосходства Казаков и над сыном с дочерью. Пусть они моложе его, пусть у них меньше жизненный опыт, но это уже сложившиеся характеры, а опыт придет. Андрей и Оля знают гораздо больше, чем он знал в их годы. И у них, как говорится, все впереди. Но он, Вадим Федорович, не завидует им. То, что пришлось пережить в жизни ему, — это его. Он видел войну, воевал мальчишкой, замерзал в болоте, слышал свист немецких пуль, разрывы бомб и снарядов. Вон шрам на плече от осколка… Все увиденное и пережитое входит в его книги, которые он пишет для них, для нового поколения.

— Жаль, что ты уезжаешь, — сказал он, усаживая Виолетту к себе на колени. — Ты подарила мне замечательную неделю. Может, останешься?

— У меня работа, милый.

— Выходит, между нами — твоя работа?

— Вадим, я, наверное, не смогу стать тебе настоящей женой… Я читала мемуары Софьи Андреевны Толстой, воспоминания Анны Григорьевны Достоевской. Так вот, я не способна на такое, милый, нет у меня в душе самопожертвования… Я не хочу быть твоей тенью. Пусть уж лучше, милый, будет так, как есть.

— Но я ведь в любое время могу тебя потерять! — с отчаянием произнес он.

— Неужели ты думаешь, что меня удержала бы печать в паспорте?

— Ты — последняя моя любовь, Виолетта, — сказал он, прижав ее к себе. — Я уже вряд ли смогу полюбить еще…

— Не зарекайся.

— Я это знаю, Виолетта, — с грустью сказал он.

— Будто бы ты и не ошибался?

— Редко когда человек сразу найдет свой идеал. Чаще всего он находит совсем другое, но идеализирует, придумывает.

— Я — твой идеал?

— Ты — моя самая настоящая любовь, — сказал он. — И я не виноват, что она пришла ко мне так поздно. С тех пор как я увидел тебя, ты постоянно со мной. Вот, наверное, почему я не очень удивился, увидев тебя в бреду здесь.

Она надолго умолкла, по привычке перебирала тонкими пальцами его мягкие темные волосы, гладила по чисто выбритой щеке — с ее приездом он стал каждое утро бриться, — зачем-то подула на макушку.

— Неужели плешь? — обеспокоенно спросил он.

— Ты никогда не полысеешь, — ответила она. — И наверное, не постареешь.

— Я постараюсь, — улыбнулся он.

— Вадим, не заставляй меня ничего тебе обещать, — жалобно проговорила она. — Ты — счастливый человек, тебе все ясно, а я…

— Ты несчастна? — воскликнул он.

— Я скучала по тебе, потому сюда и примчалась, — улыбнулась Виолетта.

— И все-таки ты что-то не договариваешь… — покачал он головой.

Андрей Абросимов стоял на Университетской набережной и смотрел на вход в университет. Весеннее солнце заставило радужно сверкать Неву, сияли вымытые стекла дворцов на другом берегу, золотая Адмиралтейская игла, казалось, вот-вот оторвется от башни и ракетой улетит в голубое небо, на котором в этот час не было ни облачка. Дворцовый мост глухо гудел под колесами автобусов и троллейбусов. Легковые машины проносились бесшумно. Андрею не хотелось заходить в вестибюль: обязательно встретишь знакомых, начнутся расспросы, а ему хотелось увидеть сейчас только одного человека — Марию Знаменскую. Последняя лекция закончилась десять минут назад, а ее все не было, пропустить девушку он не мог, потому что пришел сюда еще полчаса назад.

У автобусной остановки толпились студенты, их сразу можно было узнать по оживленным лицам, сумкам под мышками, джинсам и курткам. Студентам свойственен какой-то свой стиль, отличный от всех других. Тут и длинноволосые юноши, и бородатые, и еще с первым пушком на подбородке. Девушки одеты почти так же, как и парни: джинсы, рубашки, короткие куртки, кроссовки.

На ступеньках показалась Мария с каким-то длинным и худющим парнем с постным лицом. Под мышкой у парня толстенная книжка в черном переплете. Парень что-то говорил девушке, нагибая к ней удивительно маленькую по сравнению с туловищем голову. Мария рассеянно слушала, глядя под ноги. Солнце ударило ей в глаза, и она зажмурилась. На ней длинная джинсовая юбка и песочного цвета куртка с круглым воротником. Каштановые волосы рассыпались по плечам. Опасаясь, что они сейчас вскочат в подошедший автобус, Андрей окликнул ее. Мария завертела головой, увидела его, заулыбалась и помахала рукой. Пропустив поток машин, Андрей перешел дорогу и оказался возле них.

— Познакомьтесь, — сказала Мария.

— Я тебя знаю, — басом протрубил длинный парень, улыбаясь. — Видел в спортзале и на литературном вечере.

— Наш староста курса, — вставила Мария. — Такой принципиальный, просто ужас!

Длинного, тощего парня звали Георгием. Толстенная растрепанная книжка у него под мышкой оказалась Библией. Смотрел он на Андрея мрачно, будто тот был ему должен. Есть такая порода людей, которые с первой минуты нагоняют на тебя тоску. Одно их присутствие угнетает. Андрей не обращал на него особенного внимания, его больше заинтересовала Библия. Наверное, с иллюстрациями Густава Доре. Их, кажется, тут больше двухсот. Андрей давно мечтал приобрести такую книгу, но в букинистических магазинах, если и попадалась Библия, то цена ее была ему не по карману.

— Вначале бог сотворил небо и землю, — вдруг басом торжественно изрек Георгий. — Земля же была безводна и пуста, и тьма над бездною, и дух божий носился над водой.

— И сказал бог: да будет свет, — продолжил Андрей. — И стал свет.

— И увидел бог свет, что он хорош, и отделил бог свет от тьмы. Аминь! — засмеялась Мария.