шубке. — Нам не достать.

— Какой нос — длинный или короткий? — серьезно спросил он.

— Длинный, длинный! — хором закричали ребятишки.

Он встал на спинку скамьи и, дотянувшись, отломил от старой липы сухой сук. Тот как нельзя впору пришелся снеговику. Пришлось сделать и глаза, вставив два кусочка черной коры. Отойдя назад, полюбовался на дело рук своих и остался доволен. У парадной еще раз оглянулся и, немало озадачив ребятишек, громко рассмеялся: снеговик вдруг разительно напомнил ему плешивого Лукова…

Поздно вечером в квартире Лукова пронзительно зазвонил телефон — так могла звонить только междугородная. Трубку подняла жена: Луков чистил на ночь зубы в ванной.

— Тебя из Волгограда, — позвала жена. — Приятный женский голос…

— Кто бы это мог быть? — пробормотал Николай Евгеньевич, подходя к аппарату. На подбородке белело пятнышко от зубной пасты.

Звонила Зина Иванова. Голос у нее действительно был приятным.

— Я только что прочла в журнале вашу статью, — говорила она. И слышимость была на удивление хорошей. Жена стояла в дверях кабинета и смотрела на него. — Мы не согласны с ней, Николай Евгеньевич!

— Кто это мы?

— В институте была читательская конференция по книгам Вадима Казакова, выступали студенты, аспиранты, преподаватели — и все хвалили их… И вдруг такая статья!

— Вы уж простите меня, что не погладил его по головке… — добродушно заметил Луков.

Он уже и думать больше не хотел о Казакове. Ему приятнее было вспоминать телефонный разговор с Леонидом Ефимовичем, который одобрительно отозвался о статье и сообщил, что уже кое с кем переговорил насчет приема Лукова в Союз писателей…

— Я всю ночь писала отчет об этой конференции… — звенел в трубке голос Зиночки. — Один экземпляр — в нашу газету, а другой вам пошлю, ладно?

— Присылайте, — усмехнулся Николай Евгеньевич, а про себя подумал: «И охота ей такой ерундой заниматься?» — Да, а зачем она мне… ваша… корреспонденция?

— Мы ведь не согласны с вами!

— И ты думаешь, твоя статья заставит меня изменить мнение о Казакове?

— Там будет много подписей…

Повесив трубку, он проворчал:

— Дура! — Но, увидев, как дрогнули губы жены, небрежно бросил: — Да не тебе я… Провинциальная глупышка позвонила, видите ли, ей не понравилась моя статья…

— Про Вадима Казакова? — уточнила жена. Она все статьи мужа читала. — Я тоже от кого-то слышала…

— Что ты слышала? — вскинулся он. — Надоел мне этот Казаков и разговоры о нем!

— Мало ли что люди болтают…

— Я не хочу о нем говорить! — повысил голос Луков.

Жена надулась и ушла, а он долго еще сидел в кабинете и смотрел в окно на сверкающую переливчатыми огнями ночную Москву… Его шеф в институте вчера сказал, что он не разделяет мнения Лукова о Казакове, и очень лестно отозвался о ленинградце. А шеф — членкор! Заведующая отделом критики журнала тоже позвонила и сообщила, что пришло несколько писем от читателей, которые не согласны с оценкой творчества Казакова…

Но были люди, которые хвалили его статью… Вот их мнение много значило для Николая Евгеньевича! Эти люди поддержат его, помогут вступить в Союз писателей. Чем же все-таки насолил им Казаков?..

И все-таки что-то терзало Лукова. Может, звонок этой девчонки из Волгограда? Или неодобрение шефа?..

Луков достал из ящика письменного стола трубку, марочный табак в красивой круглой коробке, набил ее и закурил. Вообще-то он не курил, так, изредка в гостях баловался, а трубка и табак остались из прошлого… Он подражал руководителю своей научной работы, который курил трубку и имел к ней разные хитроумные приспособления для набивки табака и чистки от никотина. Защитившись, он сразу перестал курить трубку: от кого-то услышал, что немудрено приобрести рак губы или языка… Дым щекотал ноздри, Николай Евгеньевич старался не вдыхать его в себя. Видно, запах быстро распространился по квартире, потому что скоро в кабинет снова заглянула жена и ахнула:

— Коля, ты с ума сошел! Прекрати сейчас же дымить! У тебя совсем недавно был бронхит. Забыл, как я тебя отпаивала горячим молоком с содой?

— Подумать только, звонит домой и выговаривает… — не мог успокоиться Николай Евгеньевич.

— Кто она? — осторожно спросила жена.

— Ничтожество, — отмахнулся он. — Была в Ялте, где я вел семинар начинающих писателей.

— Понятно…

— Что тебе понятно? — отмахнулся он. — Сколько я провел этих самых семинаров…

— Но никто из студентов не звонит тебе так поздно… — ввернула жена. — И откуда ей известен наш телефон?

— Послушай, я устал, а мне еще надо немного поработать, — сказал он, кивнув на пухлую рукопись книги о Вячеславе Шубине. — Откуда я знаю, чего этой дурочке — я уж не помню, кто это, — взбрело звонить мне по поводу статьи о Казакове? Видно, его ярая почитательница, раз наговорила мне столько гадостей…

— Не задерживайся долго, — заботливо сказала жена. — Потом не уснешь.

Монография о Шубине уже стояла в плане московского издательства, летом уйдет в производство. Вячеслав Ильич Шубин завалил его разными материалами о себе и вообще проявлял большую заботу о книге. Пробил ее в издательский план на ближайший год. Шубин посоветовал подавать документы в приемную комиссию, он уже кое с кем переговорил, так что к осени его заявление разберут, он, Шубин, не сомневается, что Лукова примут к Новому году в Союз писателей…

Познакомившись с творчеством Шубина, Луков пришел к выводу, что тот довольно слабый писатель, в своих книгах он повторяется, более-менее ничего у него обстоит дело с рассказами, повести слабые, а до романа ему вообще не подняться. И тем не менее Николай Евгеньевич поставил на верную лошадку. Во первых, книга выходит без всяких хлопот — уже и рецензенты подобраны, — во-вторых, Шубин в благодарность за монографию обеспечивает стопроцентное прохождение Лукова через приемную комиссию. И с секретарями правления — последней инстанцией — у Шубина самые наилучшие отношения. Так что, как говорится, дело в шляпе…

Эти мысли немного развеяли дурное настроение, возникшее после разговора с Зиной Ивановой из Волгограда… Немного беспокоило отношение самого Казакова к критике. Обычно после таких нападок — а Луков не жалел желчи — писатель обращался в «Литературку» или другой печатный орган с опровержением на несправедливую критику, бывает, кто-то вступается за него, естественно, если он попросит… Казаков же упорно молчит, никуда не пишет, не жалуется… По крайней мере, он, Николай Евгеньевич, об этом ни от кого не слышал.

Пожалуй, это его единственная статья, которая привлекла хоть чье-то внимание, — остальные не вызывали никаких разговоров, тем более споров. Значит, все-таки он правильно рассчитал свой удар: имя Казакова привлечет внимание литературной общественности и к его имени…

Трубка давно погасла. Все меньше становилось огней и за окном. Москва завалена снегом, в этом году настоящая зима с морозами и вьюгами… Шубин приглашал на выходные к себе на дачу в Переделкино, Николай Евгеньевич там бывал, даже парился в русской бане, что построена на участке Вячеслава Ильича. Шубин сейчас, как никогда, ласков с Луковым, готов его на руках носить. Все, что о нем пишет Николай Евгеньевич, ему нравится… Еще бы, кто другой взялся бы за такую неблагодарную работу?..