— Она, чего доброго, меня тут и не пропишет, — усмехнулся Павел Дмитриевич. На полное лицо его набежала тень. — Очень изменилась?

— А мы разве с тобой не изменились?

— Женщины быстрее стареют, хотя и живут дольше нас, мужиков.

— Веселая, с внуками возится. Младший сын женился, с ней в доме живет. И с невесткой ладит. Ты же знаешь, у Лиды легкий характер. И деловой оказалась. Новый клуб в поселке построила, детсад, амбулаторию.

— Надо же какие у нее таланты открылись, — покачал головой Павел Дмитриевич.

Они поднялись на крыльцо дома, в ручке двери увидели свернутую в трубку телеграмму.

— Тебе, — с усмешкой протянул зеленый листок с текстом, написанным от руки, Вадим Федорович.

Абросимов вслух прочитал:

— «Срочно возвращайтесь Москву коллегия министерства состоится в среду…» Послезавтра, — вертя телеграмму в руке, проговорил Павел Дмитриевич. — Придется завтра днем из Климова выехать.

— Ты что же, удрал? — с любопытством посмотрел на него Казаков.

— Надо ехать, — озабоченно сказал Павел Дмитриевич. — Отсюда автобусом, а из Климова много поездов на Москву. До завтра еще времени вагон… Знаешь что, Вадим? Давай баню истопим, а? Попаримся! Веники наломаем вон с той березки! — кивнул он на лес, что со всех сторон подступил к полотну.

— Попариться тебе не мешает… — протянул Вадим Федорович.

Ласточка со звонким криком мелькнула перед ними и скрылась в гнезде под крышей. Черный раздвоенный хвост не поместился и торчал наружу.

— Интересная все-таки штука жизнь, — задумчиво сказал Вадим Федорович. — Птицы каждый год прилетают туда, где родились, а человек чаще всего возвращается в отчий дом умирать…

— Главное, что все это есть у нас с тобой, — обвел рукой окрест Абросимов. — И всегда будет.

— Аминь, — улыбнулся Вадим Федорович.

Андрей, присев на корточки, манит к себе сына, вцепившегося в косяк открытой двери.

— Ваня, не бойся, иди ко мне, — зовет он. — Отпусти дверь и ножками, ножками!

— Угу, — отвечает мальчуган, шмыгая носом и не отпуская косяк. В синих глазах его нет страха, толстые губы чуть приоткрыты, нос сморщился.

Ваня Абросимов делает в своей жизни первые шаги. Он уже внятно выговаривает: «папа», «мама», «Оля». Он рослый мальчишка, отец утверждает, что пошел в абросимовскую породу: такая же широкая кость, сероглазый, русоволосый. Андрей видел своего предка лишь на фотографии, где сфотографированы Андрей Иванович, Ефимья Андреевна, Иван Васильевич Кузнецов и Антонина Андреевна Казакова. Близкие родственники, а фамилии у всех разные. Наверное, нужно обладать воображением отца, чтобы заметить сходство одиннадцатимесячного мальчика и, например, Андрея Ивановича.

Ваня наконец отрывается от косяка, делает один, второй шаг, затем начинает переставлять толстые ножонки все быстрее и вскоре оказывается в объятиях у отца.

— Маша! — радостно кричит Андрей. — Ваня пошел!

Из другой комнаты прибегает жена. Останавливается на пороге и смотрит на них. Большие прозрачные глаза смотрят недоверчиво.

— Ты меня разыгрываешь? — спрашивает она.

— Ваня, покажи матери, на что ты способен, — говорит Андрей, осторожно высвобождая сына из объятий, но тот цепляется за его руки. — Сын, ты же храбрый! Иди к маме! Ну, так же, как и ко мне…

Мальчик все еще держится за его большой палец, пристально смотрит на мать, теперь губы его сжаты, в глазах решимость.

— Он грохнется и потом долго не решится пойти, — подает голос Мария.

— Иди, Ваня, — уговаривает Андрей. — Ты ведь из породы Абросимовых, а у них трусов не было!

— Мама, — произносит мальчик и, отпустив отцовский палец, сам идет к ней. На этот раз он не срывается на трусцу — подходит к матери и упирается светловолосой головой ей в живот.

Мария подхватывает сына на руки, кружится вместе с ним по комнате, смеется:

— Пошел! Надо же, Ваня пошел! Какой ты молодец, сынок!

— Иду… папе… — басисто заявляет мальчик.

И снова, иногда лишь хватая руками с растопыренными пальцами воздух, идет от матери к отцу, потом поворачивается и все повторяет сначала. Чувствуется, что ему нравится ходить, нравится радость родителей, он улыбается, что-то бормочет, взмахивает руками, притопывает, вертит большой головой с золотистыми, завивающимися волосами. В нем есть что-то от отца, скорее всего нос и глаза, и от матери — овальное лицо, густые брови, длинные ресницы и припухлый рот.

— Черт побери! — ликует Андрей. — Ванька пошел! Вот бы дед сейчас посмотрел на него!

— Ты заметил, Ваня называет его «дядя», — смеется Мария. — Такой моложавый у нас дед, что внук называет его дядей.

— Почему эта стюардесса ушла от него? — усевшись прямо на паркет, говорит Андрей. — Он ничего не говорил, но и ты, наверное, заметила, как он тяжело переживал ее уход.

— Я от тебя никогда не уйду. — Мария садится рядом с мужем. Тонкой рукой обхватывает его за шею, пригибает к себе и целует в губы.

— Он ведь молился на эту стюардессу. А какая у него героиня в романе?

— Может, женщины не хотят его делить с работой? — предполагает Мария. — Он ведь больше чем по полгода, живет в своей Андреевке. А молодая красивая женщина там долго не выдержит. Ей подавай общество, развлечения.

— И ты от меня сбежала бы, если бы я там поселился? — подозрительно смотрит сбоку на нее Андрей.

— Я — нет, — улыбается Мария.

— Я знаю, — привлекает ее к себе Андрей. — Я — иголка, а ты — нитка. Куда иголка, туда и нитка — так говорила моя прабабушка Ефимья Андреевна.

— Почему вы, Абросимовы — Казаковы, так чтите своих предков? Ты даже не помнишь свою прабабку, а вот цитируешь. И отец твой часто вспоминает своего деда Андрея. И тебя назвал в его честь.

— Я горжусь Андреем Ивановичем, хотя никогда его не видел, — очень серьезно произносит Андрей. — Может, когда-нибудь напишу про него роман. Это была яркая личность… Андреевский кавалер!

— Даже вашу любимую Андреевку назвали в честь него, — вставляет Мария — А я вот ничего не знаю про своих предков. Бабушку немного помню, а деда — нет. И родители их редко вспоминают. Что это — забывчивость или равнодушие?

— Твой отец — ученый, мать — тоже…

— А мой дед был всего-навсего начальником станции в Тихвине, — вставляет Мария. — А бабушка — домохозяйкой.

— Твой отец не равнодушный человек, — вступается за родителей Марии Андрей. — Сергей Анисимович не кичится своими званиями, и мать твоя, Алла Алексеевна, не ученый сухарь. И откуда ты знаешь, что они не чтут своих родителей?