Три месяца девяностого года канули в Лету, а никаких вестей из «Огонька» не поступало. Наша любезная беседа с Коротичем сулила скорую публикацию, речь даже шла о конкретной дате, но всякий раз, открывая очередной номер журнала, я не находил там своего материала. Встречу с Ю. Афанасьевым скорее можно было считать заявкой о намерениях с моей стороны, чем наполненную практическим содержанием перспективу. Я исправно получал пенсию и готовился к весеннему сезону: начатая реконструкция дачи должна была завершиться этим летом.

Друзья из горкома партии рекомендовали не терять времени и присоединиться к Ассоциации развития информационных технологий, только что созданной под эгидой Академии наук СССР. Я дал согласие оказывать услуги консультациями по вопросам международных связей и безопасности коммерческих операций. Оклад в шестьсот рублей в месяц при относительно свободном распорядке дня меня вполне устраивал. Не хватало лишь автомашины. Двадцать лет я пользовался служебной «Волгой», но мысль о том, что когда-то надо обзаводиться собственной машиной, приходила мне в голову не раз. Теперь же, уйдя в запас, я мог поднатужиться и скопить необходимую сумму хотя бы на «Жигули». Как ветеран, я наверняка буду иметь преимущество при получении места в очереди на приобретение автомашины. Впереди, казалось бы, маячила безбедная спокойная жизнь в относительном комфорте, с кругом устоявшихся дружеских связей, почтительным отношением к регалиям и тонкой аурой таинственности, эффектно подчеркивавшей принадлежность в прошлом к секретной элите. Но решение начать новую жизнь было принято, и ничто уже не могло меня остановить. Жена уже смирилась с неизбежным. С друзьями о своих планах я не говорил, хотя они чувствовали резкую перемену в моих настроениях. Молча я шел на разрыв.

В конце апреля, убедившись, что с «Огоньком» ничего не выйдет, я навестил помощника Афанасьева и через него узнал о готовящейся конференции «Демократической платформы в КПСС». Я попросил связать меня с организаторами конференции, дав понять, что имею на нее определенные виды. В это же время мне стали известны обстоятельства, помешавшие публикации статьи в «Огоньке». Оказывается, помимо Крючкова в дело вмешался еще один член Политбюро — Александр Яковлев, слово которого оказалось решающим для Коротича. В редакции выразили сожаление и надежду на сотрудничество в будущем.

Наконец, в июне раздался долгожданный телефонный звонок. Говорил Игорь Чубайс, один из активистов демдвижения, которому стало известно о моем желании принять участие в конференции. Час был поздний, уже за одиннадцать, и я пригласил Чубайса к себе, благо, жил он недалеко и имел «колеса». Но мой собеседник отклонил приглашение и выдвинул встречное — поговорить на улице, на полпути между нашими домами.

Через четверть часа я вышел на условленное место. Моросил теплый летний дождь. Вокруг было темно, и только свет автомобильных фар выхватывал редкие фигуры пешеходов, торопливо искавших укрытия в подъездах. Обстановка чем-то напоминала давно прошедшие дни, когда приходилось такими же дождливыми вечерами ждать рандеву со своими тайными агентами.

Ровно в назначенный час, уже за полночь, из остановившегося «жигуля» вышел стройный, бородатый мужчина, известный мне по телевизионным передачам. Я представился и сразу попросил дать мне возможность выступить на конференции. Но Чубайс не торопился с ответом. Почти час мы бродили по улице, пока я излагал тезисы своего выступления, рассказывая о себе и причинах, побудивших меня пойти на такой шаг. Кажется, я сумел убедить Чубайса в искренности своих намерений. Договорились, что о предстоящем появлении генерала КГБ на конференции никто не будет знать вплоть до официального объявления, за 10 минут до моего выхода на трибуну.

Перед началом конференции мне неожиданно позвонил Марк Дейч из радио «Свобода» и, ссылаясь на рекомендацию помощника Афанасьева, попросил прокомментировать проект закона о КГБ, представленный в Верховный Совет СССР. Мелькнула мысль: вот они, превратности судьбы. Еще недавно я выступал в роли организатора борьбы с радио «Свобода», вербовал там агентов, а теперь оно предоставляет мне шанс открыто высказаться по важной политической проблеме. Интервью состоялось 14 июня и тут же пошло в эфир. А 16 июня я вошел вместе с толпой в зал кинотеатра «Октябрь», чтобы во всеуслышание поделиться с согражданами своими мыслями о перестройке и роли в ней КГБ. Я сел в последних рядах, чтобы не привлечь к себе внимания кого-либо из случайных знакомых, особенно среди журналистов. Моя фамилия была названа председательствующим после третьего оратора, за 10 минут до моего выхода. Реакция зала, вместившего почти полторы тысячи человек, превзошла все ожидания. Овации заглушили слова о том, что бывший генерал КГБ расскажет о подрывной работе органов госбезопасности против демократического движения. Многие встали и, аплодируя, выражали нескрываемое чувство радости по поводу того, что в их полку прибыло. То было время эйфорических настроений среди демократов: они набирали силу, чувствовали народную поддержку и ослабление позиций старой системы. Им казалось, что победа уже близка, что стоит еще чуть-чуть подтолкнуть Горбачева влево — и все пойдет как по маслу. Они не осознавали в своей наивности, что резервы тоталитарной власти еще не исчерпаны и даже не пущены в ход, что грядет перегруппировка сил и откат не за горами.

Я начал свое выступление под аплодисменты. Затем воцарилась напряженная тишина. Нет смысла воспроизводить эту речь, но напомню ее суть: «Мы не можем всерьез заняться перестройкой нашего общества, если не освободимся от пут организации, которая проникла во все поры нашей жизни, которая вмешивается по воле партии или с ее ведома в любые сферы государственной и политической жизни, в экономику, культуру, науку, религию, спорт. Сегодня, как и 10, и 20 лет назад, рука КГБ или его тень присутствуют повсюду, и когда говорят о новом облике госбезопасности, об идущей там перестройке, то это большая ложь. Речь может идти скорее о косметике, о наведении румян на жухлое лицо старой сталинско- брежневской школы. На деле у нас сохраняются все основные элементы партийно-полицейской диктатуры, где первым помощником и пособником ЦК КПСС является КГБ.» Для того чтобы добиться реальных перемен в стране, необходимо демонтировать этот аппарат обмана и насилия.»»

Когда я кончил, зал взорвался. К трибуне побежали люди, защелкали фотовспышки. Я долго потом не мог оторваться от десятков советских и иностранных журналистов, дотошно выпытывавших подробности моей биографии, причины, побудившие меня выступить.

Такой реакции я не ожидал. В моем выступлении не было сенсаций: все, о чем я говорил, большинство советских граждан если не знало, то ощущало практически. Те же, кто знал, предпочитали молчать. Для Запада в моих откровениях тем более не содержалось ничего нового. Важен был сам факт — бунт в цитадели системы. Теперь надо было ждать санкций: КГБ простить случившегося не мог.

В течение последующих двух недель я пережил шквал встреч и интервью. По предложению группы народных депутатов РСФСР я выехал на два дня в Кузбасс, где намечалась забастовка шахтеров. Впервые я выступил там на массовых митингах, выражая солидарность с решимостью рабочих крупнейшего в стране угольного бассейна отстаивать свои права. Полученный от общения с шахтерами заряд энергии привел меня и на другой массовый митинг — на этот раз в Москве, на Манежной площади.

Стоя на импровизированной трибуне рядом с лучшими представителями нашей интеллигенции — политическими лидерами перестроечной волны, видя перед собой полумиллионную толпу единомышленников, я испытывал чувство уверенности в неизбежной победе реформистских сил и личной причастности к грядущим переменам. Я многое потерял, но приобрел гораздо большее. Почти все мои бывшие коллеги сразу забыли номер моего телефона, но зато его откуда-то узнали сотни других людей, в том числе бывших чекистов, желавших встретиться со мной и поделиться мыслями о происходящем в стране.

По вечерам телефон в квартире не умолкал. Разные голоса звучали в трубке. Кто старался приободрить, кто визгливо матерился или угрожал, кто сочувствовал. Жизнь вышла из привычной колеи.

1 июля газеты опубликовали указ Президента о лишении меня всех правительственных наград и звания генерал-майора. Правда, узнал я об этом не из газет, а раньше, слушая передачу Би-би-си.

Большого удивления указ Президента у меня не вызвал, внутренне я был готов к расплате. Правда, я