очень странный — особенно если учесть, что по своему складу Вы совершенно не вписываетесь в современную литературную моду.
(3) Объяснить, что собой представляет Генри Джеймс, очень непросто. Когда я впервые прочел его в колледже, он мне не понравился; у него есть серьезные недостатки, и все же он — я в этом убежден — великий писатель. Как ни странно, сегодняшние молодые люди читают его запоем. С другой стороны, очень трудно уговорить вновь за него взяться тех, у кого он с первого раза «не пошел». Любопытно, произведет он на Вас впечатление или нет. Я бы на Вашем месте попробовал сначала прочесть его ранние вещи: «Американца» или «Вашингтон-сквер», а уж потом что-то из поздних — скажем, «Золотую чашу». Его проза страдает некоторой вялостью, расслабленностью — исключение составляют разве что книги, написанные в середине жизни: «Что знала Мейзи», например. Все остальные романы, которые я Вам рекомендовал, относятся ко второму периоду.
Всегда Ваш
Мне очень нравится его автобиография в стиле Пруста: «Маленький мальчик и другие. Заметки сына и брата».
1942
Уэллфлит, Масс.
3 февраля 1942
Дорогой Владимир,
не могли бы Вы переслать это письмо Алданову, если знаете его адрес? Он прислал мне кое-что из своих сочинений, а я его адрес потерял. Вы видели неглупую рецензию Кэй Бойл {15} в «Нью рипаблик» на Вашу книгу? Только что прочел «Смех во тьме»{16}. Роман мне понравился, если не считать малооправданного финала. Я подумал было, что незадачливый герой научится на слух улавливать цвет и распознает местоположение девушки, «услышав» ее красное платье или какой-то другой предмет туалета. Вы эту книгу сами переводили? Перевод очень хорош. Я заметил, кстати, что в одном месте кончик сигары вы переводите tip. Держу пари, что soulful conversation, которую ведет с девушкой в начале романа хозяйка квартиры, — это не что иное, как буквальный перевод «душевной беседы».
Всегда Ваш
13 мая 1942
Дорогой Кролик,
обидно, что Корнелл Вас отклонил. Моя позиция в Уэллсли, к сожалению, — явление онтогенетическое, а не филогенетическое.{17} Создана она была специально для меня. У меня было всего-то с десяток лекций, за которые мне платили 3000 долларов в год. Недавно несколькими профессорами была предпринята героическая попытка оставить меня еще на один год или, по крайней мере, учредить курс по русской литературе, но все эти усилия кончились ничем. Причина та же: отсутствие средств. Сюда я приехал, сознавая, что у моей работы будущего нет, но, как и у всякого человека, у меня зародилась тайная надежда, что дело как-нибудь да сладится. Не сладилось — и почва начинает уходить из-под ног.
Операция, которую перенес Дмитрий, оказалась серьезнее, чем мы предполагали. Вчера он вернулся домой и должен будет теперь некоторое время полежать в постели. Вы видели в последнем «Лайфе» на редкость непристойную фотографию хорошенькой русской балерины (по-моему, Тумановой)?{18} Она стоит, опершись на голову слона, а тот продел свой хобот между ее голых ляжек и обвил их самым что ни на есть фаллическим образом.
Здешний преподаватель французского языка, по совместительству астролог, только что сообщил мне, что Гитлер умрет 23 мая. Ждать, стало быть, осталось десять дней.
Уэллфлит, Масс.
22 мая 1942
Дорогой Владимир,
«Весну в Фиальте» следует первым делом послать в «Нью-Йоркер». Напишите У-му Максвеллу{19}, что это я Вас надоумил. Боюсь только, им рассказ покажется слишком длинным, но, если Вы его сократите, они, может статься, его и возьмут. Если же нет — попробуйте отдать его в «Харперс-базар» (572 Мэдисон-авеню, Нью-Йорк). Напишите Мэри Луиз Эзвелл{20} и сошлитесь на Мэри и на меня. Нам с Мэри {21} рассказ понравился, но, с точки зрения журнала (пожалуй, и с нашей тоже), ему не хватает интриги. От истории, действие которой происходит в Фиальте, ждешь большего.
Отдельной бандеролью возвращаю Вам также «Отчаянье» и «Новый журнал». «Отчаянье» мне понравилось, но «Смех во тьме» — лучше. Самое удачное, мне кажется, место в романе — сразу после убийства. Прочел
Очень был рад Вас повидать. Сердечный привет от меня Вашей жене и Дмитрию. Надеюсь, он уже поправился. Если надумаете перед летними разъездами к нам наведаться, мы Вам — сами знаете — всегда рады. Достаточно будет написать записку или послать телеграмму.
Всегда Ваш
16 июня 1942
Дорогой Кролик,
огромное спасибо, Беннингтон звучит ужасно привлекательно.{23} Сегодня же пишу Льюису Джонсу. Забавно сознавать, что русский знаешь лучше всех— во всяком случае в Америке, да и английский — лучше любого русского в Америке, а в университет при этом устроиться не можешь. Следующий год не сулит мне ничего хорошего. Единственное, что мне удалось найти, — это место научного сотрудника сроком на один год (годовая зарплата 1200 долларов, с 1 сентября) в Музее сравнительной зоологии; рабочий день — три часа, и все бабочки в моем распоряжении. Если бы удалось сочетать работу в Музее с чтением лекций в колледже, было бы чудесно. И, конечно же, я от этой работы откажусь, если появится место более высокооплачиваемое. <…>
У меня только что побывал секретарь одного писателя{24} (имя
