большое спасибо за две книги Бишопа{111}, которые ты мне прислал. Прочел их с интересом — в основном потому, что когда-то мы с ним приятельствовали.
Увлекся твоим Тэнглвудом{112}, но стоило мне дойти до музыкальной части, как бросил, точно за раскаленный кусок угля ухватился. Перечитал мемуары Горького (воспоминания о Толстом и т. д.) и, увы, нахожу, что это ничуть не лучше всей прочей его продукции. Впрочем, в молодости, помнится, кое-что из его воспоминаний о Толстом мне нравилось. В 1918 году я жил в доме (в Гаспре, в особняке графини Паниной в Крыму), где бывали Горький и Чехов (sic) y больного Толстого. Досконально изучил и проверил шеститомное (советское) издание Пушкина в «Academia» — некоторые переводы с французского там совершенно смехотворны. Обнаружил замечательное стихотворение Парни 1777 года «Epitre aux Insurgents»[115] (американским). Вел оживленную переписку в отношении чудовищного перевода «Под знаком незаконнорожденных» (романа, который я выпустил пару лет назад, — прочти его как-нибудь) на немецкий язык. Мой медовый месяц с «Нью-Йоркером» все еще продолжается — послал им еще два отрывка [автобиографических. — А. Л.], написанных здесь. В одном из них я вспоминаю, как сочинял свое первое стихотворение (в 1914 году), — но не уверен, что Россу он [отрывок] понравится.{113} Дмитрий, благодаря своему тренеру из Корнелла, мастерски играет в теннис, а вот в шахматы — разве что сносно. Вера купила машину и очень быстро научилась водить. Я видел да не смог поймать очень редкую перелетную бабочку (L. bachmanni). На здоровье не жалуюсь. Мы сняли огромный, славно обставленный дом. <…> Гостям всегда рады. Тебе не попадалась книга некоего Хаймана{114}, который обвиняет нас с тобой в том, что я заимствую у тебя, а ты — у меня (отличный случай симбиоза)? Много лет назад я написал очень смешную вещь о человеке, в котором сочеталось увлечение марксизмом и фрейдизмом, теперь же вижу, что этим всерьез увлечены некоторые критики, которыми восхищается Хайман. Почему бы нам с тобой не создать научный прозаический перевод «Евгения Онегина» с подробными комментариями?
Как ты, как Елена? Вера шлет привет вам обоим. Ты не сочинил новых стихов «чарующего» «вольтерьянского» типа (в русском смысле)?
Твой В.
Интересно, «Даблдей» хотел бы издать том моих переводов («Три поэта» и несколько новых переводов)?
[На полях первой страницы]
В другой своей публикации{115} (в «Эксент», по-моему) он (Хайман) называет меня «царистом-либералом» — точно так же, как Молотов называет Зензинова и Вейнбаума{116} «белогвардейскими бандитами».
[На полях второй страницы]
Хотелось бы, чтобы кто-нибудь объяснил мне, почему за тридцать лет, с 1830-го по 1860 год, в России не родилось ни одного великого писателя. Как ты думаешь?
__________________________ Уэллфлит, Масс.
1 октября 1948
Дорогой Володя,
не вы ли с Верой говорили мне, что, на ваш взгляд, Фолкнер не заслуживает внимания? Только что прочел его «Свет в августе», книгу, мне кажется, совершенно замечательную; у меня есть лишний экземпляр — посылаю его тебе. Прочти обязательно.
По-моему, мы с тобой оба отличились в последнем «Нью-Йоркере».{117} Эта вещь удалась тебе, как никакая другая. Если ты еще не видел статью в «Атлантике» про музей Толстого{118} — посмотри. Она смешная, но меня ужасно расстроила. Одними только злодеяниями большевиков не объяснишь, отчего нация, которая произвела на свет Толстого, в дальнейшем способствовала деградации интеллектуальной жизни. <…>
__________________________ Уэллфлит, Масс.
15 ноября 1948
Дорогой Володя.
<…>
(2) Ты в самом деле ответил мне на мое письмо о Фолкнере?{119} Последнее время некоторые наши письма куда-то деваются. Мне любопытно, прочел ты «Свет в августе» или нет. Разумеется, у него нет идеи (разве что в брошюре, приложенной к этой, последней, его книге); есть, собственно, только одно — интерес к драматизации жизни. Несмотря на его неряшливость, мне кажется, между вами есть немало общего. Меня он совершенно ошарашил — читаю его не отрываясь. Думаю, это самый замечательный современный американский прозаик.
(3) Никак не могу взять в толк, как это тебе удается, с одной стороны, изучать бабочек с точки зрения их естественной среды, а с другой — делать вид, что можно писать о человеческих существах, пренебрегая всеми общественными проблемами. Я пришел к выводу, что ты с молодости воспринял слишком близко к сердцу лозунг fin de siecle[116] «Искусство для искусства» и никак не можешь выкинуть его из головы. Скоро пришлю тебе свою книгу{120} — она, очень может быть, поможет тебе решить эти вопросы. <…>
(9) Обязательно пришли мне свой перевод «Игоря» [«Слова о полку Игореве». — А. Л.]. Я только что получил тщательно подготовленный том «La Geste du Prince Igor»[117], изданный в Нью-Йорке Ecole Libre de Hautes Etudes[118] под редакцией Якобсона и других.{121} Ты этот том видел? В него вошли переводы на разные языки, доказательства подлинности Слова, примечания и т. д.
(10) Когда приеду в Нью-Йорк, попробую что-нибудь предпринять по поводу нашего с тобой великого русского тома.
Привет Вере. И когда же ты вновь окажешься в наших краях?
Всегда твой
ЭУ.
__________________________ Уэллфлит, Масс.
2 декабря 1948
Дорогой Володя,
надеюсь, тебе удастся уговорить «Нью-Йоркер» дать тебе написать про Слово. Мне рекомендовать им тебя бессмысленно — а вот ты смог бы убедить их сделать из этой публикации громкую историю. Сегодня днем позвоню Шону и подам ему эту мысль. Только не говори им, что книга написана в основном по-французски. Думаю, из-за нападок французов на подлинность Слова может получиться очень забавная история. Вместе с Романом Гринбергом я побывал однажды на заседании Ecole Libre, где обсуждались эти проблемы. Дискуссия получилась tres mouvemente[119]. Тема литературная переросла в патриотическую. Вернадский{122} прочел доклад, в котором отметил, что французы сначала, во время нашествия Наполеона, уничтожили текст Слова, а теперь вдобавок хотят лишить русских чести быть создателями поэмы. Всякий раз как он доказывал, записывая
